Ранняя пташка

И на этом все закончилось, хотя, думаю, по прошествии лет Бригитта вспомнила еще что-то, ибо лет через пять мне стали приходить поздравительные открытки от нее, Чарльза и дочерей. Я и по сей день храню их под кроватью в коробке из-под обуви. Через семь лет Бригитта и Чарльз дали знать по соответствующим каналам, что с радостью будут снова работать на «Истинный сон», но я ответил им, что они образцово выполнили свое задание, что Глобальная гибернационная деревня своим существованием в значительной степени обязана им и что никакого дальнейшего вклада от них не требуется.

Лоре Строугер пришлось дожидаться Весеннего пробуждения, когда открылись фотолаборатории и она смогла проявить пленку и представить на рассмотрение доказательства, пусть определенно необычные и захватывающие. Хотя это уже не имело значения; Лора полностью сохранила права на ребенка, без каких-либо ограничений.

– Думаю, «Гибер-тех» превратился в такую токсичную торговую марку, что там решили избежать любых судебных разбирательств, – сказала она во время празднования дня Летнего солнцестояния, – а претензии на отданные в залог права на ребенка негативно сказались бы на имидже корпорации.

– А что насчет Трикла? – спросил я.

– Для него все сводится лишь к прибыли и убыткам. Где-то выиграл, где-то проиграл. Он не имеет ничего против.

Лора осталась в Двенадцатом секторе и стала частью команды, вместе с Фоддером, который вернулся после двухгодичного отпуска. Никаких проблем с Фарнесуортами у нас больше не было, а два года спустя Лора спасла мне жизнь, когда я недалеко от Лланигона оказался придавлен опрокинувшимся Снегоходом, за что ее хвалило начальство.

Что же до меня, я продолжал службу в Зимнем консульстве Двенадцатого сектора и через пять лет был назначен Старшим консулом, став самым молодым на этой должности. Сестра Зиготия была бесконечно горда, а когда я в Обжорный четверг посетил Приют Святой Гренеты, даже мать Фаллопия нехотя поздравила меня и подарила коробку драже в шоколаде.

– Поделись с другими, – добавила она.

И по сей день кто-то таинственным образом складывает ночью мое выстиранное белье.

– Это дружеская любезность, – сказала Гретель, когда мы встретились в Весеннее пробуждение плюс два дня.

Служба Консулов уже была распущена, снег и лед растаяли, население возвращалось к нормальной жизни, тощее, голодное, пребывающее в недоумении. Мы заменили Моуди, Роско и Сюзи новыми железнодорожниками, и первый Весенний поезд отбыл от станции Талгарт с опозданием всего 5,6 секунды – впечатляющий результат, но лишь двенадцатый в Весеннем первенстве Центрального Уэльса по пунктуальности.

Без «морфенокса» все, начиная со следующего года, вернулись к снам, и, согласно общему мнению, так стало лучше. Зимняя убыль возросла, но зато больше нет никаких лунатиков, и правительство активно инвестирует в новые стратегии правильного питания, позволяющие набрать достаточный вес, чтобы продержаться Зиму. «Гибер-тех» продолжает работать над созданием новой версии «морфенокса», свободной от побочных эффектов, но пока что безрезультатно. Дон Гектор тщательно оберегал результаты своих работ и хранил этот секрет только в своем спящем сознании, и лишь теперь он поделился им со мной.

Мне нужно хорошенько подумать, как поступить с этой информацией.

Гретель неизменно опережает меня, когда я вижу сон про пляж в Розилли, она играет в свой большой мяч, заливаясь знакомым звонким смехом, теперь уже прочно запечатленном у меня в сознании, а я сижу под оранжевым с красным зонтом внушительных размеров. Теперь под зонтом больше никого нет – предыдущие отдыхающие сейчас полностью счастливы и больше не вспоминают о тех временах, когда сидели под ним.

– Все, чем я являюсь, теперь внутри тебя, – сказала Гретель, когда мы вместе смотрели, как солнце заходит за островок Голова червяка, а волны прибоя колотят по корпусу «Царицы Аргентины», как по барабану. – Ты уж не умирай – найти подходящего хозяина гораздо труднее, чем ты думаешь.

– Я постараюсь.

– Хорошо, – сказала Гретель. – А теперь: что ты усвоил в свою первую Зиму?

Я задумался.

– Я мог был рассказать про преданность и холод, про кексы с глазурью и печальную красоту. Про кодекс чести, который сплачивает вместе зимовщиков, и про одиночество тех душ, которые называют Зиму своим домом. Но, думаю, больше всего меня поразило то, что Зима – это не время года. Это призвание.

– Полностью согласна, – улыбнулась Гретель, и солнце опустилось за Говер.

Опять.

Благодарности

В первую очередь я благодарю вас, мой милый, дорогой читатель, за то, что вы держались со мной на протяжении всего периода 2014–2016 годов, который я теперь называю своим «творческим застоем». То, что вы сейчас здесь (и предположительно дочитали эту книгу до конца, раз вы читаете эти строки), свидетельствует о вашей преданности, и я вам бесконечно благодарен. Я могу лишь принести искренние извинения за то, что такое произошло (я до сих пор пытаюсь понять, почему), и выразить надежду, что снова буду выдавать по книге в год, как это мне удавалось в прошлом.