Ранняя пташка

– Но заснуть было невозможно, – продолжал Моуди. – Привратник Ллойд сидел с широко раскрытыми глазами, вслушиваясь в кромешную темноту. Единственным светом были слабые отблески неба, озаренного звездами Зимней ночи. Ни звука не нарушало тишину. Ни шороха, ни треска сломанной веточки, ни даже ворчания вспугнутого мамонта. Укутавшись в теплый пуховик, Ллойд размышлял о своей жизни, о своих чаяниях, неудачах и о том, что ему никак не удается выбросить из головы навязчивую мелодию «Одинокого пастуха» [55].

Умолкнув, Моуди отпил глоток из термоса на поясе и продолжал.

– Когда серый рассвет уже гнал перед собой ночную темноту и мир снова начинал шевелиться, пробуждаясь, Ллойд внезапно встрепенулся. Последние два часа он проспал, и сейчас его разбудил крик Икабода. Два слова, совершенно отчетливых, в которых Ллойд не нашел никакого смысла. Зевнув, он потянулся и окликнул Икабода. Однако ответа не последовало, и после недолгих поисков Ллойд обнаружил «Кувалду» Икабода, со снятым предохранителем, но неразряженную, и всю его одежду, аккуратно разложенную на земле, по-прежнему одна вещь внутри другой, словно русская матрешка. Носки были засунуты в ботинки, помочи по-прежнему пристегнуты поверх рубашки, рядом с часами маленькая горка зубных пломб.

– А сам Икабод пропал? – спросил кто-то из пассажиров.

– Бесследно исчез. Ллойд вызвал Зимних консулов, но те прекратили поиски через три дня, найдя лишь шапку Икабода, воткнутую между ветками на вершине дуба в двух милях от дома. Они решили, что ночью ему приснился кошмарный сон, он потерял рассудок и бежал. На смену Икабоду был прислан новый фермер, а его исчезновение остается загадкой и по сей день.

– Какие два слова произнес Икабод? – спросил я, наперед зная ответ.

– Он сказал: «О, Грымза», и при этом… при этом устало вздохнул, словно принимая неизбежное.

В вагоне наступила тишина, воздух был насыщен страхом и растерянностью. Грымза лишь недавно была добавлена в число Зимнего люда, и я еще не слышал о ее первом появлении. Я выглянул в окно. Поезд спустился вниз и теперь мчался по берегу замерзшего водохранилища, славящегося каменной плотиной и фильтровальной башней в готическом стиле. Я обернулся к Моуди, понимая, что рассказ еще не закончен.

– Это ведь еще не все, правда? – спросил я, и Моуди кивнул.

– Прибывший на смену Зимний фермер обратил внимание на то, что в течение нескольких недель вкус воды стал горьким. Поэтому он поднялся по вертикальной лестнице и через квадратный люк размером не больше двух футов забрался на чердак. Икабода обнаружили в баке с холодной водой, совершенно целого, если не считать отсутствующего мизинца.

Моуди помолчал для пущей драматичности.

– Консулы заключили, что это было самоубийство, что у Икабода, вероятно, было «необъяснимое желание подкрепить легенду о Зимнем люде». Но у привратника Ллойда были не только голые сомнения. Во время поисков Икабода он обратил внимание на то, что в доме царил порядок, все белье было выстирано, постели заправлены, на граммофоне крутилась пластинка с «Югом Тихого океана» [56]. На плите даже стоял горшочек с ланкаширским рагу, на крышке записка, выведенная мелким угловатым почерком.

– Что в ней говорилось? – спросил другой пассажир.

– В ней говорилось: «майорана не хватает».

– Икабод мог сам сложить свою одежду, навести в доме порядок и приготовить рагу, – сказала еще одна пассажирка, оборачиваясь через спинку скамьи. – И поставить пластинку на граммофон. Как сказали Консулы, чтобы придать достоверности легенде.

– Такое возможно, – согласился Моуди, – вот только Икабод не отличался особой аккуратностью и предпочитал рок-оперу «Иисус Христос – суперзвезда».

У меня был один-единственный вопрос.

– Икабод был недостойным?

Моуди обвел взглядом всех нас.

– В баке с водой нашли не только его. Там также были истлевшие останки его жены и десятилетней дочери, которые, как он утверждал, ушли из дома восемь лет назад.

Когда Моуди закончил свое повествование, его небольшая аудитория, одобрительно переговариваясь, вознаградила его угощениями, как того требует обычай. Меньше чем через минуту у него уже были полбатончика «Сникерса», восемь жевательных конфет, маленький батончик нуги и пакетик леденцов с ментолом.

– Встретимся позже в гостинице «Уинкарнис», – сказал мне экспедитор, откидываясь назад, чтобы немного вздремнуть, – и я расскажу тебе всё про синий «Бьюик» – и про «Гибер-тех».

Я вернулся в свое купе, где миссис Тиффен по-прежнему пребывала в целости и сохранности, оставаясь в Ступоре. Поезд сделал короткую остановку в Талибонте, чтобы высадить работника электростанции, и во время стоянки железнодорожники переставили тормоза; и вскоре мы снова тронулись, но теперь уже быстрее, путь был свободен, и поезд набрал большую скорость.

Мы пересекли реку, одетую в кокон льда и снега, затем проехали через заброшенный полустанок, платформы и станционные строения которого были покрыты снегом и льдом. Поезд бежал вперед еще с полчаса и наконец с мягким свистом и приглушенным скрежетом тормозов остановился.

Мое путешествие в один конец закончилось.