Читаем Ранние кинотексты (2000—2006) полностью

На протяжении всего фильма Блимп оказывается лицом к лицу с препятствиями реального мира и обнаруживает свою несостоятельность – в качестве военного стратега, дуэлянта, соперника за сердце прекрасной дамы (опираясь на последний пример, некоторые современные психоаналитические трактовки советуют воспринимать биографию персонажа как развернутую метафору импотенции). Для нашего исследования более интересным представляется другой аспект: безнадежно преследуя свой ускользающий романтический идеал (трех возлюбленных героя, которые появляются в его жизни с интервалом в двадцать лет, играет одна и та же актриса), Блимп не способен ни уловить его по-настоящему, ни удержать достаточно надолго, словно единственным местом, в котором ему подвластно подлинное обладание, является хранилище его памяти. Показательно, что, в отличие от остальных персонажей, чьи сюжетные линии развиваются параллельно, Блимп не претерпевает изменений с течением времени, оставаясь бесконечным наплывом прошлого, настоящего и будущего. Как уже было замечено, он не умирает в финале картины, что можно было предположить, исходя из ее названия, и, продолжая застывшее существование между жизнью и смертью, по сути, всегда определявшее его взаимоотношения с материальным миром, выступает в качестве ближайшего родственника Питера Картера из более позднего фильма Пауэлла и Прессбургера «Вопрос жизни и смерти» (A Matter of Life and Death, 1946), о котором пойдет речь дальше. Это пограничное состояние между привязанностью к вещам и людям и полным отстранением от них, «unflowering between the live and the dead nettle», Т.С. Элиот называл исторической памятью, в которой прошлое, настоящее и будущее совмещены в едином измерении времени. Философско-эстетическая интерпретация времени в «крестовом походе против материализма», по всей видимости, уходит корнями в литературную традицию Великобритании 1930-х годов, в частности, цикл так называемых «временных пьес» Дж.Б. Пристли и кульминационное произведение Элиота «Четыре квартета», отдельные части которого публиковались с 1935-й по 1942-й год и вышли единым сборником в 1943-м. Испытывавший, как считают многие исследователи, несомненное влияние идей Бергсона о нераздельности настоящего и прошлого, поэт рассуждает о природе времени в философском, теологическом, физическом смысле и проводит идею синхронности временных пластов через все четыре фрагмента стихотворного цикла и несколько метафорических уровней. В наиболее общей формулировке она звучит следующим образом:


Time past and time future


What might have been and what has been


Point to one end, which is always present.



В связи с этим следует заметить, что кольцевая структура «Полковника Блимпа», которая к исходу третьего часа повествования возвращается в свое начало, вторит мысли Элиота о круговороте времени, мотиву единства отправной точки и пункта назначения («At the source of the longest river the voice of the hidden waterfall», «Every phrase and every sentence is an end and a beginning»). Суммарным итогом философских размышлений авторов картины могла бы стать эпитафия поэта – строчка из «Ист Коукера»: «В моем конце – мое начало / В моем начале – мой конец», – для которой Пауэлл и Прессбургер находят визуальный эквивалент. Акцентируя фразу «Sic transit gloria Candy» (где Кэнди – настоящая фамилия главного героя), вышитую, в первом и последнем кадре, мелким шрифтом на панно истории, где соседствуют военные самолеты и средневековые рыцари в доспехах, режиссёры заключают действие фильма, биографию героя, а вместе с ними – историю государства, в кавычки бесконечной длительности. «History is now and England», – цитирует «Маленького Гиддинга» Иэн Кристи, главный специалист по творчеству Пауэлла и Прессбургера в мире: дважды, с интервалом в десять лет, его статьи о разных этапах «крестового похода» называются именно этой программной фразой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов
Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов

Большие социальные преобразования XX века в России и Европе неизменно вели к пересмотру устоявшихся гендерных конвенций. Именно в эти периоды в культуре появлялись так называемые новые женщины — персонажи, в которых отражались ценности прогрессивной части общества и надежды на еще большую женскую эмансипацию. Светлана Смагина в своей книге выдвигает концепцию, что общественные изменения репрезентируются в кино именно через таких персонажей, и подробно анализирует образы новых женщин в национальном кинематографе скандинавских стран, Германии, Франции и России.Автор демонстрирует, как со временем героини, ранее не вписывавшиеся в патриархальную систему координат и занимавшие маргинальное место в обществе, становятся рупорами революционных идей и новых феминистских ценностей. В центре внимания исследовательницы — три исторических периода, принципиально изменивших развитие не только России в ХX веке, но и западных стран: начавшиеся в 1917 году революционные преобразования (включая своего рода подготовительный дореволюционный период), изменение общественной формации после 1991 года в России, а также период молодежных волнений 1960‐х годов в Европе.Светлана Смагина — доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Аналитического отдела Научно-исследовательского центра кинообразования и экранных искусств ВГИК.

Светлана Александровна Смагина

Кино