Ранние новеллы [Frühe Erzählungen]

Альдобрандино. Ты, похоже, в прекрасном расположении духа, мой дорогой Леоне. А при этом всякий знает, что твоя славная Лауретта, твоя модель кающейся Магдалины, только-только родила тебе ребенка. Ты, видать, защищен от побоев особой благодатью.

Грифоне. От толчков! Толчков! О каких побоях ты говоришь?

Леоне. Это другое дело. Не то что она служила мне моделью Магдалины, а я кощунственно решил с ней позабавиться, наоборот: она у меня для забав, а позирует между прочим. Это другое дело. Это не может прогневить святую.

Альдобрандино. Зато прогневит брата Джироламо, простофиля, а на сегодня и этого довольно.

Эрколе. Да-а, Господи, помилуй, он так строг, что выпорол бы за какой-нибудь огрех и самого святого Доминика. Втемяшил всем в голову, что подобно Моисею говорил с Господом: и лови теперь каждое его слово; он все может себе позволить.

Симонетто. Истинная правда! Мы ведь видели, как он накинулся сегодня в соборе на мадонну Фьору…

Дионео. А где она? Кто-нибудь знает, где она?

Пандольфо. У Великолепного, рассказывает.

Гвидантонио. Нет, она еще не могла доехать до Кареджи. До нашего ухода ее видели в городе.

Альдобрандино. А ты, маэстро Франческо, по обыкновению молчишь и только ухмыляешься. Между прочим, всем прекрасно известно, что ты обставил свой дом совершенно в языческом стиле, будто древний римлянин, и что картины твои не очень похожи на те, что писал Беато Анджелико…

Грифоне. Ты просто злишься, что поколотили тебя одного.

Альдобрандино. О Грифоне, тебе бы зваться Буффоном! Только и умеешь, что устраивать шествия да услаждать князей забавами, и терпеть меня не можешь, потому что я тельный художник. Нашей себе на шапку ослиные уши, шут гороховый! Я иду к Великолепному.

Андреуччо. Нет, погодите, послушайте! Лоренцо очень болен; нельзя вламываться к нему, как обычно, в карнавальных масках. Когда мы подходили, я видел в окне кардинала. Он махнул рукой, словно бы давая понять, что собирается спуститься. Подождем…

Гино (высоким голосом). Послушайте, что я хочу сказать! Нам нужно вместе взяться за дело. Кружок флорентийских художников должен подать Восьми жалобу против проповедей брата Джироламо. И те из нас, кто входит в оркестровый кружок Лоренцо, тоже должны сплотиться и потребовать, чтобы феррарцу заткнули рот…

Альдобрандино. Делайте что хотите! Я остаюсь с Лауро. Владыка он, а не монах. Да тем прохвостам, что дерзновенно посмели до меня дотронуться, он отрежет уши и, как полагается по закону, украсит ими стену дворца. Я его лучший друг, он любит меня. Я специально примчался из Рима, потому что он заболел. Добрался до Флоренции за восемь часов!

Грифоне. Что-что? За восемь часов из Рима?

Альдобрандино. Говорю тебе, за семь с половиной.

Грифоне. Что-что? И лучший друг Лауро? Когда же это он так тебя назвал? А я что, не примчался из Болоньи и Римини, где у меня придворные заказы, только потому что он заболел?..

Альдобрандино. Молчи, Буффон! Ты меня ненавидишь, я знаю, ты мой заклятый враг, потому что родом из Пистойи, из покоренной Пистойи, а я флорентиец и по рождению твой господин…

Грифоне. Что-что? Мой господин? Да ты бахвал! Драный фанфарон!

Альдобрандино. Ну давай, дуралей! Вытаскивай, что у тебя там, и защищайся, или я без разговоров убью тебя! Я смертельно оскорблен! Я готов совершить чудовищный поступок…

Андреуччо. Стойте! Перемирие! Смотрите! Вон там!

Леоне. Венера! Матерь Божья! Она! Это она!

Гино (в восхищении). Поприветствуем же ее! Послужим же ей!

2