Ранние рассказы [1940-1948]

— Да что ты, писатель? Тебе повезло. Он, наверное, ужасно умный.

Снежок начал таять. Бэйб выбросил его за окно.

— Он чудесный парень, — сказал он. — У него в армии младший братишка, которого сто раз выгоняли из школы. Он про него все время рассказывает, говорит, что у этого Холдена не все дома.

— Бэйб, закрой окно. Пожалуйста, — сказала миссис Глэдуоллер.

Бэйб закрыл окно и подошел к своему стенному шкафу. Он заглянул туда. Все его костюмы висели на месте, только он разглядеть их не мог, потому что они были завернуты в вощеную бумагу. Он вдруг подумал, придется ли ему еще когда-нибудь носить их.

«Тщеславье, ты, — подумал он, — зовешься: Глэдуоллер»[15].

О, все эти девушки в миллионах автобусов, на миллионах улиц, на миллионах шумных вечеринок, никогда не видевшие на нем этот белый пиджак, который Доу Вебер и миссис Вебер привезли ему с Бермудских островов! Даже Фрэнсис ни разу не видела его в этом пиджаке. Если бы только была возможность взять да войта в ее комнату в этом белом пиджаке. Когда он был рядом с ней, он казался сам себе таким некрасивым, даже нос у него будто бы становился еще длиннее. А в этом белом пиджаке он сразил бы ее наповал.

— Твой белый пиджак я отдавала вычистить и отгладить, — сказала мать, словно прочитав его мысли, что его немножко раздосадовало. Поверх рубашки он натянул темно-синюю вязаную безрукавку, надел замшевую куртку.

— Где санки, ма? — спросил он.

— Наверное, в гараже, — сказала мать.

Бэйб прошел мимо скамеечки, на которой она все еще сидела, не сводя с него влюбленных глаз. Он легонько похлопал ее по плечу:

— До скорого. И смотри, чтоб ни в одном глазу!

— И ты смотри!..

В конце октября уже можно писать на оконных стеклах, покрытых изморозью, а сейчас, в ноябре, городок Валдоста, штат Нью-Йорк, был белоснежен: белизна-подбеги-к-окну, белизна-вздохни-полной-грудью, белизна-швырни-книги-в-прихожей-и-выбегай-на-волю. Но несмотря на это, уже несколько дней после отзвеневшего в три часа последнего звонка горстка энтузиастов — само собой, одни девчонки — оставалась послушать, как обожаемая мисс Гельцер читает главы из «Грозового перевала»[16].

Так что Бэйб уселся на санки и стал ждать. Было уже почти полчетвертого. «Выходи, Мэтги, — подумал он. — У меня времени в обрез».

Тут школьная дверь настежь распахнулась, и из нее, толкаясь и щебеча, высыпала дюжина малюсеньких девчонок.

«Не слишком интеллектуальная компания, — подумал Бэйб. — Небось им нет дела ни до какого «Грозового перевала». Просто подлизываются к учительнице. Но только не Мэтги. Спорю на что угодно, ее эта книга сводит с ума и она мечтает, чтобы Кэти вышла за Хитклифа, а не за Линтона».

Наконец он увидел Мэтги, и она заметила его в тот же миг. Лицо ее вспыхнуло такой радостью, какой он в жизни не видел, ради этого стоило пройти хоть пятьдесят войн. Она понеслась к нему со всех ног, по колени утопая в глубоком, нетронутом снегу.

— Бэйб! — завопила она. — Ура-а!

— Привет, Мэт. Привет, кроха, — негромко и непринужденно сказал Бэйб. — Вот решил покатать тебя с горки.

— Ух ты!

— Ну, как книжка? — спросил Бэйб.

— Хорошая! Ты ее читал?

— Ага.

— Я хочу, чтобы Кэти вышла за Хитклифа. А не за этого зануду Линтона. Ну его в болото! — затараторила Мэтги. — Ух ты! Я и не знала, что ты придешь! Тебе мама сказала, когда я кончаю?

— Да. Садись, прокачу.

— Не-а. Я пешком.

Бэйб нагнулся и подобрал веревку от санок, потом он пошел по снегу к улице, Мэтти шла рядом. Остальные девчонки глазели на них.

«И это все мне, это лучше, чем все мои книжки, лучше Фрэнсис, лучше меня самого. Ладно, стреляйте в меня, коварные японские снайперы, видел я вас в кинохронике, плевать мне на вас!»

Они выбрались на улицу. Бэйб намотал веревку на руку, сел на санки.

— Я впереди, — сказал он, устраиваясь поудобнее. — Садись, Мэт.

— Только не по Спринг-стрит, — испуганно сказала Мэтта. — Только не по Спринг-стрит, Бэйб.

Спускаясь по Спринг-стрит, вылетаешь прямо на Локаст, а там полно машин и грузовиков.

Только большие мальчишки, которые ничего не боятся и знают все плохие слова, катаются по Спринг-стрит. Бобби Эрхард в прошлом году попал под машину и убился, и мистер Эрхард нес его на руках, а миссис Эрхард плакала и все такое.

Бэйб повернул сани носом к Спринг-стрит и уперся ногами в мостовую.

— Давай, садись сзади, — снова сказал он Мэтги.

— Только не по Спринт. Нельзя мне кататься по Спрингстрит, Бэйб. Я папе обещала. Он рассердится или, еще хуже, обидится.

— Все в порядке, Мэтги, — сказал Бэйб. — Когда ты со мной, все в порядке. Скажешь ему, что была со мной.

— Нет, только не по Спринт. Только не по Спринт, Бэйб. Давай лучше по Рэндолф-авеню, а? Там здорово!

— Все в порядке. Все будет в порядке, раз ты со мной.

Мэтги вдруг села к нему за спину, прижав животом свои учебники.

— Готова? — спросил Бэйб.

Она не могла выговорить ни слова.

— Да ты дрожишь! — сказал Бэйб, наконец сообразив, в чем дело.

— Нет.

— А вот и дрожишь! Тебе ведь не обязательно ехать, Мэтги.

— Не дрожу я. Честное слово.

— Нет, — сказал Бэйб. — Дрожишь. Можешь слезать. Ничего такого тут нет. Слезай, Мэт.