Ранние рассветы

Из тёплой ароматной дымки к ней вышла Сабрина, теребя кончик средневековой косы. Улыбнулась.

— Ты заберёшь меня с собой?

— Конечно, — быстро сказала Маша, боясь, что Сабрина не дослушает. Протянула руки. — Я заберу тебя, куда скажешь.

Она резко проснулась на своей кровати и села, всё ещё окружённая сновидением. Но даже сквозь него Маша помнила всё произошедшее так чётко, что не нужно было ломать голову.

Привычная комната, гладко заправленная кровать Сабрины, разбросанные по столу конспекты.

Она не помнила только, сама ли шла в комнату, или её принесли. Глянула на часы — пять вечера. Пять. Вчера в пять они с Сабриной вышли из автобуса, и Сабрина подала Маше руку. Привычный жест.

Она помнила ещё. В машине Миф говорил, снова, как будто мягкими бинтами, перетягивая её страх. Чтобы не болело.

— В конце концов, вы знали, куда шли учиться. И подписывались в документах, что берёте на себя ответственность. — Он нервно стучал костяшками по боковому стеклу и снова говорил — бинтов ведь нужно много. — Вы взрослые люди. У нас в институте бывают случаи гибели. Может быть, ты больше не захочешь тут учиться. Может быть, ты уйдёшь. У нас так бывает.

Маша попыталась нашарить в складках покрывала мобильный телефон. Его там, конечно, не было. Сумка лежала на стуле, раззявленная, почти пустая. Он лежал там. Пока Маша жала на кнопки, она вдруг осознала, что очень болит ладонь. Кожа была разодрана в клочья. Вся рука в запёкшейся крови.

Она кое-как нашла нужный номер.

— Ответь, пожалуйста.

Гудки лились в ухо. Снова — абонент будет уведомлён о вашем звонке. Снова.

Маша упала на кровать, теряя телефон в одеяле. Было так душно, что лоб и виски покрывались испариной. Волосы давно слиплись от пота, надо бы помыть. Надо бы встать сначала, просто встать.

Она снова нашарила телефон.

— Сабрина, ответь, пожалуйста, ты мне так нужна…

Конечно, она не ответила.

В полночь Маша сидела на кухонном подоконнике, внимательно слушая тиканье настенных часов. Когда говорил Ник, прислушиваться приходилось изо всех сил. Когда говорил хоть кто-то, она раздражалась, сжимала от злости зубы, но молчала. Её собственный голос заглушил бы тиканье совсем.

Часы как будто отсчитывали те краткие мгновения, когда ещё можно попытаться что-то сделать, изменить, но она не делала. А время шло. Время шло, поезд уходил, самолёт улетал, всё. Конец мероприятия. Финиш.

— Он не прав. Ты понимаешь вообще, что он не прав? — Ник в отчаянии доказать ей хоть что-то тряхнул руками.

— Он прав, — произнесла Маша чьим-то чужим голосом.

— Он не прав. Он не имел права снимать с себя всю ответственность!

Сегодня вечером к ней приходил Миф. Он стучал пальцами по подоконнику, нервно тёр очки подолом рубашки и говорил. Пеленал её гнев.

— Ты должна сказать, что я не посылал вас в больницу. Что вы сами туда пошли. Я не собираюсь отвечать за вашу глупость…

— Какая разница! — не выдержала Маша, и Ник замолчал. — Он не будет больше искать Сабрину. И никто не будет. Больница теперь — объект повышенной опасности, через оцепление никого не пустят.

Она зажмурилась так сильно, как могла, лбом прижалась к прохладному стеклу. Гулко тикали в голове часы. Что-то уходило, что — она не могла поймать руками, не могла удержать.

— Если вы перестанете орать друг на друга, то я вам кое-что прочитаю, — сердито заявила Ляля, которая всё это время просидела в углу кухни, перебирая листочки блокнота, как заядлый коллекционер — свои лучшие экземпляры.

— Прочитай, — не сразу согласился Ник, так и не придумав, чем ответить Маше.

Маше хотелось уйти в комнату, чтобы ничего не слышать, но для этого нужно было отрываться от прохладного стекла. Она открыла глаза: в неоновой темноте города сновали редкие машины, гасли и зажигались вывески магазинов. За кленовой рощей горели разноцветные огни подсветки института.

— Вы слушаете меня? Маша, ты слушаешь меня? Заканчивай впадать в кому, ты мне уже надоела, — ворчливо заметила Ляля.

Пришлось обернуться — так дешевле, чем спорить с ней.

— Короче так. Десять лет назад Миф действительно занимался этой больницей. Он долго там возился, а потом сказал, что ничего, мол, нельзя поделать.

— Откуда ты это узнала? — вежливо удивился Мартимер из-за холодильника.

Ляля гордо задрала подбородок.

— Я нашла это дело в библиотеке, в закрытой секции.

— Ого, — не сдержался Ник.

Она сделала серьёзное выражение лица, мол, уметь надо, и снова уткнулась в блокнотные записи.

— Я только самое интересное выписала. А знаете, что самое интересное? Он тогда сам же выступал на разных городских заседаниях и всячески доказывал, что строительство больницы надо закрыть. Конечно, сначала никто не хотел его слушать. Ну, подумаешь, сорвался там кто-то с последнего этажа. Подумаешь, леса обрушились. Столько денег вбухано в эту махину! Но Мифа поддержали многие преподаватели института, очень уважаемые люди, и, в конце концов, к ним прислушались.

— Так и что, я не поняла, сначала он доказывал, что больница очень опасна, а потом сам же нас туда и послал? — Маша повернулась к ней, теперь полностью, свесив ноги с подоконника, подалась вперёд всем телом.