Ранний ледостав

— Да зачем она мне? — еще больше рассердилась Таясь. — Я что, по-твоему, избушек не видела? А ну, поворачивай давай лодку! — Она встала было, чтобы ринуться на корму и вырвать у него весло, но бударку в этот момент накренило, и Таясь вынуждена была снова сесть. — Ну прошу тебя, Арсин. Нехорошо так, ведь люди Вырвоша все видят, что они обо мне подумают? — Таясь глянула на него так, что у Арсина все внутри перевернулось, как на Оби во время внезапно налетевшего грозового шквала. «Наверно, и правда нехорошо делаю», — подумал он, уже готовый повернуть лодку назад. И чуть было не повернул, но посмотрел на девушку еще раз и, заметив мгновенно скользнувшую по ее лицу улыбку, каким-то внутренним чутьем, свойственным, наверное, лишь влюбленным, понял: все эти суровые слова о приличиях — только слова, а сердце ее хочет совсем другого… И это вновь придало ему уверенности.

— Да ты не бойся, Таясь, — уже весело прокричал сквозь ветер Арсин. — У меня ничего плохого и на уме-то нет. Только покажу тебе мою охотничью избушку. Только поговорю с тобой…

— И в дороге можно было поговорить, — все еще не сдавалась Таясь. — При чем тут избушка?

— В дороге нет… Ты пойми, Таясь… Важный разговор у меня. Не могу вот так, на ходу. Приедем… и там поговорим, ладно?

— А здесь чем плохо? Или боишься, что убегу? В воду прыгну?!

— Ну зачем ты так, Таясь… Я ж тебе плохого не делаю. И не сделаю никогда — клянусь глазами небесного Турама-Всевышнего… Радугой небесной клянусь.

— Клянусь, клянусь, — насмешливо повторила она, вроде бы успокаиваясь. — Смотри, коль обманываешь — покарают тебя боги. Громовой пулей сразят.

— Да ну, Таясь, я серьезно, а ты… Громовой пулей… Я же не маленький, писать научился, грамоту понимаю. Уполномоченный района сказал — бригадиром звена поставят…

— Ну и что из этого? Мне зачем про то говоришь?

— Ну… так. Чтобы знала. — Арсин резко повернул лодку влево, и волны сразу заплескали в борт, обдавая их брызгами. — Вот заболтался — чуть мимо не проскочили!

— Что чуть не проскочил? — прокричала она, вытирая лицо.

— Здесь, Таясь, протока Пертанг-Посл. Знаешь?

— Слыхала от отца. Только тут не наши угодья.

— Верно, Таясь. Здесь пораватские охотятся и рыбачат, — Арсин оживлялся, чувствуя себя все более уверенно. — Такая хитрая протока — как будто хвост ящерицы среди тальниковых кустов. Еще версты две проедем — и будет речка Кельчи-Ас. А уж там, на островке Шиян, и наша избушка. Прошлой весной с отцом рубили…

Поросшие талом берега смыкались за ними, и теперь Таясь больше не протестовала, не выговаривали ему — видно, окончательно смирилась с решением Арсина; сидела молча, разглядывала склонившиеся к самой воде кусты тала и рябины, готовые вот-вот покрыться зелеными листьями.

Протока то и дело петляла; почти из-под самого носа лодки лениво взлетали то кормившиеся у прибрежного мелководья шилохвости, то широконосые красавцы соксуны. Утки почти не боялись их бесшумно скользившей бударки, целыми стаями проносились со свистом, едва не задевая парус. Эх, как в другое бы время взыграла в Арсине неуемная охотничья страсть! Но сейчас ему было не до уток, не до охоты…

Теперь, когда избушка была совсем рядом, когда лодка их скользила в таком таинственном, таком уединенном месте, словно специально созданном для объяснений в любви, он вдруг с ужасом понял, что не знает, как заговорить с девушкой о главном, как заставить непослушный язык начать, как вызвать Таясь на откровенный разговор. Какими-то дурацкими восклицаниями, жестами он привлекал ее внимание к каждой новой поднятой ими на крыло утиной стае, а сам думал о том, что теперь, почти добившись своего, оробел так, что, видно, ничего уже с собой не сможет поделать… Язык, казалось, совсем перестал его слушаться, засох, подобно бересте, содранной с сочного дерева и опаленный огнем.

Молчала и она, глядя куда-то вдаль. Арсин облегченно вздохнул, когда протока закончилась, и лодка въехала в реку Кельчи-Ас. Сразу же, посредине реки, километрах, наверное, в полутора от берега, завиделся остров Шиян, казавшийся издали огромным, мчащимся по волнам кораблем.

У острова Арсин осторожно направил лодку к узкой курье, почти не заметной постороннему глазу.

Мелкий тальник, затопленный водой, царапал борта лодки и упруго распрямлялся за кормой. Метров через двадцать курья резко расширилась, здесь она уже была в несколько бросков аркана… Наконец лодка уперлась в коренной берег острова, поросший кедром и лиственницей.

За кедровником, через ветви молодых берез и рябин проглядывала избушка, покрытая светящейся на солнце берестой…

— Вот мы и приехали, Таясь. Можешь выходить.

— Зачем? — удивленно-насмешливо подняла девушка свою черную бровь. — Избушку посмотрела — теперь можно и обратно ехать.