Ранний восход

Так посмотреть — ничего особенного во дворе не было. Обыкновенный московский двор, каких тысячи и в Замоскворечье и в приарбатских переулках. Но как обижало Колю, когда кто-нибудь из взрослых соседей снисходительно говорил: «Место у нас тут тихое, живем в сторонке, неприметно…»

Неужели они не чувствовали, как замечательно был связан двор со всеми большими и интересными делами, о которых говорил народ и писалось в газетах! Да, двор выходил на тихий Плотников переулок, и слева и справа от него были такие же обыкновенные приарбатские дворы. Но он стоял на земле, под которой как раз в тот год, когда родился на свет Коля, прорыли тоннель арбатского радиуса метро, и Женьча уверял, что ночью, когда все затихает, если припасть ухом к земле во дворе, слышно, как бегут, гудят под землей поезда. Коля тоже не раз украдкой ложился вечером на холодную землю в уголке двора и старался уловить этот подземный гул. И ему казалось, что он слышит… как слышал он по ночам через открытую форточку наплывавшие с ветром издалека гудки пароходов, которые пришли с Волги по новому каналу в Москву, или нежный, полузаглушенный перезвон кремлевских часов…

А небо над двором!.. Неужели забыли взрослые, как несколько лет назад в ясный, голубой сентябрьский день высоко-высоко в небе висела над двором полупрозрачная капля стратостата! Крохотный шарик, который нес трех смельчаков, поднялся на такую высоту, на какую еще не забирался ни один человек на свете.

По правде сказать, Коля и сам не очень-то хорошо помнил этот день. Ему тогда было лишь два года, но он слышал столько рассказов, мама так часто вспоминала, как он прыгал тогда во дворе, протягивая руки к небу и восторженно крича: «Трататат!», и все никак не хотел уходить домой, что Коля давно уже сам поверил, будто хорошо помнит, как висела над их двором на невероятной высоте нежная икринка первого советского стратостата.

Зато уже совсем ясно запомнил Коля, что, когда ему было три года, над их двором в Плотниковом переулке пролетел краснокрылый самолет и все мальчишки полезли на крыши, крича: «Чкалов летит!»

Да, это пролетал над Москвой, над Арбатом, над двором, где жил Коля, Валерий Чкалов, возвращавшийся из неслыханно дальнего перелета. Выходит, значит, что чкаловский маршрут проходил и над двором дома номер десять в Плотниковом переулке.

Дом стоял в глубине двора. Из окон комнаты, где обычно занимался Коля, была видна старая, с зеленоватыми пятнами стена дворового флигеля, в котором, между прочим, когда-то родился знаменитый русский шахматист, бывший чемпион мира Алехин; справа от флигеля был виден забор, из-за которого вздымал свои широкие ветви дуб. Место это, возле забора, под ветвями дуба, было облюбовано ребятами двора. Здесь обычно судило и рядило дворовое ребячье вече. Тут сходились к вечеру, решали, какие игры начать, строили планы на завтрашний день, сговаривались, произносили скороговоркой считалки, распределяя, кому в какую команду идти, кому водить, кому начинать.

Вот и сейчас ребята собрались там, и Коля видел их через открытое окно со своего круглого стульчика у рояля. Он видел, что рыжеголовый Женьча надувает ртом футбольный мяч, а хозяйственная Катюшка степенно копошится с двумя такими же маленькими девчонками из соседней квартиры в сыром песке и печет куличики. Видел он, как въехал во двор и остановился у своего подъезда заскочивший домой пообедать шофер дядя Гриша. А дворник Семен Орлов метлой сгонял лужи, оставшиеся на еще не просохшем после недавно прошедшего дождя асфальте. Мальчишки, которые обычно бегали за дворником, когда тот поливал из брандспойта двор и мостовую в переулке, и старались попасть под струю, сейчас, закатав штаны, топали по лужам, делая вид, что стараются увернуться от метлы дяди Семена, а на самом деле испытывая неизъяснимое удовольствие, когда дворник стегал их по голым икрам.

Все это происходило под самым окном — рукой подать, и в комнате было слышно, как фукает надувающий мяч Женьча, и как звенит в камере нагнетаемый воздух, и как Катюшка не спеша объясняет подружкам, что она сегодня готовит на обед кукле, и как крякают угодившие под метлу дяди Семена мальчишки. Но Коле надо было еще полчаса оставаться на круглом стульчике и играть гаммы. До, ре, ми, фа, соль, ля, си…

— Радуга!.. Дуга-дуга-радуга! — закричали вдруг во дворе.

Не отнимая быстро бегающих пальцев от клавиатуры, Коля поглядел на небо. Над старой стеной, которую сейчас словно оковал медью закат, над крышей со старинным слуховым окном, в промытой глубине неба выгнулась великолепная семицветная скоба. С каждым мгновением она проступала ярче, цвета ее наполнялись кристально чистым, мягким светом. И все стало нарядным и прозрачным под ней на улице, словно посвежела зелень, переливчатые отсветы легли на стены зданий, засверкали, как отточенные, влажные кромки крыш. Даже ребята во дворе затихли, любуясь этим семицветным сияющим полупрозрачным ободом, который охватил небо из края в край.