«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник

Они искали «пятнистых» именно с этими бортовыми номерами почти целый месяц. Выяснили, что машины принадлежат к эсэсовскому танковому подразделению, активно предпринимавшему вылазки против наших оборонительных линий. За этот же месяц немцы предприняли четыре танковых налета — три на участке соседней бригады и один против батальона Барсукова. Везде противник действовал чрезвычайно дерзко и очень грамотно, нанеся советской стороне значительный урон в живой силе и технике. Ответные вылазки и засады долго не приносили результата. Укрыв свои танки за холмами, по-пластунски выбравшись далеко на нейтральную полосу, экипажи Барсукова часами наблюдали за линией фронта. Результата не было. На свой страх и риск Барсуков организовал несколько ночных пеших поисков в районах последнего появления эсэсовских танков. «Пятнистых» нашли на небольшом прифронтовом хуторе.

— Номера проверил? — спросил майор приползшего из разведки Коломейцева.

— Они, твари, — утвердительно кивнул Витяй, стянув с головы танкошлем и сплевывая в песок.

Атаку провели на рассвете. Барсуков скрытно провел свои машины заранее присмотренной глубокой балкой, выводившей их почти к самому хутору. И все-таки напасть внезапно не получилось. Лишь только «тридцатьчетверки» выскочили из низины, в окопчике немецкого боевого охранения дробно застучал пулемет, а в небо полетели разноцветные сигнальные ракеты. Эсэсовцы среагировали молниеносно. Совсем небольшое открытое поле, по которому Барсуков рассчитывал ворваться в хутор, через минуту расцвело разрывами. Из-за белых мазанок били немецкие танковые пушки. Бой вышел короткий, но жаркий. Ярко полыхнула на околице подбитая «тридцатьчетверка». Они остались одни против двоих. Витяй отчаянно орудовал рычагами, пряча машину между белеными хатами. Лязг гусениц, отрывистое рявканье собственного орудия, характерный металлический звон падавших на дно боевого отделения гильз, удушливый пороховой дурман, быстро наполнявший танк изнутри, — все это, пожалуй, заняло не больше пары минут. Но казалось, что тянулись эти минуты целую вечность. Одного «пятнистого» они сожгли дотла. А второй неведомым образом после всех маневров вдруг оказался перед ними в конце узкой хуторской улицы.

— Витяй, стой! — рявкнул в ТПУ Барсуков, первым сообразив, что они не имеют права промахнуться, а значит, стрелять с ходу слишком рискованно.

И буквально секунду спустя Коломейцев отчетливо увидел сквозь снесенную порывом ветра пыль, как подобно им осел на тормозах германец, также решивший бить наверняка с места.

— Готово, — отчего-то очень тихо и медленно произнес свою обычную фразу заряжающий.

Так собственного выстрела, сидя под нащупывавшим их стволом немецкой танковой пушки, зрачок которой, казалось, смотрел ему прямо в лоб, Витяй не ждал еще никогда. Над головой грохнуло — они успели выстрелить первыми. Не дожидаясь команды, Коломейцев сразу же рванул в сторону, ломая ближайший палисадник. Он не мог видеть, как пушка тут же полыхнувшего от их попадания вражеского танка с ревом выплюнула ответный фиолетово-оранжевый сноп — в уже подбитой ими «четверке» все-таки успели нажать на спуск. Немецкий снаряд вдребезги разнес хату позади того места, где мгновение назад стояла барсуковская машина. Ветер сносил черный дым, весело трещал, поигрывая сухим деревом хаты, разраставшийся пожар, а они сидели, откинув верхний люк, и прислушивались. Но больше никаких звуков ниоткуда не доносилось.

— А ну, славяне, наскребите мне этого арийского дерьма сколько осталось, — искоса глянув на коптившийся номер немецкого танка, зло проговорил Барсуков. Вышедшие на хуторскую улицу танкисты стояли около подбитой машины противника. Номер на ее борту был один из тех двух, что они искали. «Пятнистый» лениво разгорался со стороны моторного отсека.

Танкисты выволокли из люка окровавленное тело немецкого механика-водителя. Рукав танковой блузы украшала полоска с выведенным готическими буквами названием дивизии, а на скрюченных пальцах мелькнул перстень с рунами.

— Дохлый, падла, — констатировал наводчик.

— Мараться не придется, — сквозь зубы процедил Барсуков и кивнул экипажу:

— Давай!

Ночью Витяй оттащил на буксире обгоревшую немецкую «четверку» на гребень того же холма, где месяц назад обнаружили танк Лялина. На орудийном стволе болталась вздернутая фигура в темном, пропитанном кровью обмундировании с обгорелой полоской готического шрифта на рукаве…

— Где эти танковые хулиганы?! — орал утром командир бригады, приехавший в батальон Барсукова.

— Ну, Иван, вы даете… — как всегда, пытаясь сглаживать углы, уже в блиндаже, куда переместились все офицеры, говорил политрук Сверчкевич.

Кивнув в сторону передовой, Барсуков четко и раздельно произнес:

— Так было и так будет. Всегда!

И, не спрашивая разрешения, вышел наружу, громко хлопнув дверью, оставив командира бригады только недоуменно переглядываться с политруком.