«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник

Коломейцев рванул рычаги, вбросив танк в центр неприятельской колонны. Протаранив, скинули на обочину большой тентованный грузовик. С хрустом переехали открытый штабной «кубельваген», из которого за мгновение до этого проворно сиганули во все стороны солидные офицеры в фуражках с высокими тульями. Раздавили что-то еще, похоже, пару замешкавшихся мотоциклов. Круша все на своем пути, КВ устремился к мосту. Сзади раздавались взрывы, отчаянные крики, запоздалая и бесполезная автоматная трескотня. Коломейцев всего этого не слышал. Да и не мог слышать за чудовищным грохотом и лязгом, с которым двигалась их разом повергнувшая противника в ужас и панику махина, выскочившая из леса среди бела дня. В пляшущей перед глазами смотровой прорези он видел только полосу заходящего на мост шоссе. И им было нужно туда. Рядом отчаянно без перерыва лупил из пулемета стрелок-радист. Из его перекошенного рта раздавалась трехэтажная матерная брань, а голова тряслась почти что в эпилептическом припадке.

– Давай, Витяй!!! – поддаваясь общему настрою, кричал Барсуков.

– Вливай, валяй!!! – как умалишенный, орал остальной экипаж.

Снеся караульную будку с поднятым шлагбаумом, командирский танк влетел на мост. Второй КВ разметал мешки с песком, раздавил, покрутившись на нем, пулеметное гнездо и тоже рванул на мост следом за экипажем Барсукова. Они быстро проскочили вмиг опустевшую переправу и были уже на противоположной стороне, когда шоссе дальше по ходу их движения потонуло в череде разрывов. Это открыли огонь две оставшиеся незамеченными зенитки, стоявшие на другом берегу. Пришедшие в себя от первого шока немецкие зенитчики такой наглости русским танкам простить, конечно же, не могли. Получив сзади снаряд в моторное отделение, вспыхнул второй КВ. Объятый пламенем, танк прополз еще несколько десятков метров и, съехав в кювет, остановился. Экипаж Барсукова не мог видеть и слышать, как еще около минуты бил в сторону моста кормовой пулемет их товарищей. Когда он смолк, люки подбитого КВ не открылись и наружу никто не выбрался…

А они ушли. По открытому, насквозь простреливаемому шоссе, среди дыма, огня и воронок Коломейцев довел их танк до первого поворота. Увидав за ним съезд на лесной проселок, свернул под защиту деревьев, выведя машину из-под обстрела. Всех болтало в своих сиденьях, датчики на приборных шкалах отчаянно плясали, КВ хрипел, но полз дальше, молотя траками по рыжеватому песку лесного проселка.

– Вперед! – крикнул Коломейцеву Барсуков.

– Топливо почти на нуле! – отозвался Витяй.

– Жми до предела!

Коломейцев, сжимая рычаги, продолжал вести танк через лес. Только откинул смотровой лючок для лучшего обзора. А еще через полчаса у них кончилось горючее. Двигатель обрезал сразу и окончательно. Все поняли, что произошло.

– Приехали, – вылез Барсуков на башню заглохшей машины. Снял танкошлем, бросил его вниз на свое сиденье и водрузил на голову фуражку.

Взяли продукты, гранаты, пулемет и диски к нему. Барсуков курил, внимательно разглядывая всю в больших и маленьких выбоинах броню. Затушил папиросу, положил руку на каток и молча наклонил голову, будто поклонился танку. Коломейцев обошел машину со всех сторон, также подивился количеству оставленных вражескими снарядами отметин. Было настоящим чудом, что они вырвались. Витяй вдруг просто и ясно осознал, что их спасение действительно чудо. Видимо, он давно был готов к такому осознанию. Коломейцев отошел от машины чуть в сторону и положил на землю красноармейский рюкзачок со своими нехитрыми солдатскими пожитками. Он сунул руку за пазуху и из левого нагрудного кармана гимнастерки вытащил зашитый в него матерью нательный крестик на бязевой тесемке. Витяй знал, что он зашит был туда еще перед финской кампанией. Но тогда он его не надевал, а сейчас почувствовал жгучую потребность надеть крест на шею. Никого не смущаясь, он так и поступил. И сразу как будто стало легче и спокойнее…

Они гуськом углублялись в лес. Когда отошли уже на приличное расстояние, в оставленном позади танке раздался приглушенный взрыв. Всех прогнав, перед этим Барсуков с каменным лицом лично готовил танк к подрыву. Теперь, когда за их спинами громыхнуло, все остановились и, не сговариваясь, обернулись. Постояли несколько секунд, словно потеряли близкого друга. Да пожалуй, для них так оно и было…

7

Немцы уходили. По городу к вокзалу тянулись повозки и немногочисленные автомобили. На товарной станции деловито пересвистывались маневровые паровозы. Формировались эшелоны. По улицам везли имущество разных родов войск, покорно маршировали команды солдат в измятых бесформенных бескозырках. С виду все было организованно и благопристойно. Но это был конец. Нелепый, неожиданный, в возможность которого никому не верилось еще пару недель назад. Стояла поздняя осень 1918 года.

Примерно в таком духе и высказался обер-лейтенант германской резервной дивизии Михаэль Грюндель поручику русского отдельного Псковского добровольческого корпуса белых Александру Земцову. Оба сидели в одном из небольших привокзальных ресторанчиков Пскова.