«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник

— Свезло, чего там, — подключился к беседе третий дядька средних лет в полосатом пиджаке и с чемоданчиком в руках. — Прошелся сначала до призывного пункта, потом в плен, а теперь обратно домой. Вот и вся война. Одно слово — свезло.

Барсуков в задумчивости сдвинул фуражку на затылок, закурил, провожая взглядом проходившую мимо толпу.

— Ну, прощевайте, товарищи командиры! — махнул рукой танкистам словоохотливый дядька, назвавшийся украинцем.

Потопали дальше. Заканчивалась первая неделя их странствий, а вместе с ней подходило к концу и продовольствие. Было решено наведаться в какую-нибудь деревню по пути их следования. Ближе к вечеру расположившиеся на дневку в придорожных кустах танкисты окликнули босоногого мальчишку, в одиночку шлепавшего по пыльному тракту в сторону маячившей на фоне заходящего солнца околицы.

— Эй, парень, немцы в деревне есть?

Мальчишка ничуть не испугался и не удивился. Спокойно оглядел возникших перед ним людей в танковых комбинезонах.

— А, погорельцы… — протянул с легкой усмешкой.

— Чего? — удивился Барсуков.

Мальчишка шмыгнул носом, деловито утерся ладошкой и бодро пояснил:

— Раз танкисты без танка — стало быть, погорельцы. Танк-то сгорел, поди… Тут у нас днями и ночами напролет ходют да ходют. Все больше зеленого драпа, конечно.

— Это кто, пехота, что ли? — чуть улыбнулся Барсуков забавной классификации родов войск, придуманной пацаном.

— Ага, точно! — охотно подтвердил тот. — Зеленые всякие, погорельцы, как вы. Один даже был с неба шлепнутый — летчик… А немцев нетути — нужны вы им больно. У них дела поважнее…

— Экий и ты, брат, деловой, — покачал головой Барсуков.

— Ваша правда, заболтался я с вами, — явно копируя чью-то взрослую манеру, с серьезным видом согласился паренек и махнул рукой в сторону деревни. — Ступайте себе с Богом…

— Ходют, ходют, — почти как парень на дороге, ворчал совершенно седой худющий старик в перепоясанной веревкой домотканой рубахе с полинялой вышивкой по вороту. — И как я вас всех прокормить должон?

Танкисты стояли на дворе крайнего дома. Барсуков понял ворчание старика по-своему. Достал из кармана пачку ассигнаций.

— А скажи на милость, пойдут они теперь, советские? — помусолил в руках деньги старик.

Барсуков только пожал плечами:

— Могу расписку еще оставить. Вернемся — вам оплатят.

— Оно мне надо, чтобы вы вернулись? — продолжал ворчать старик.

— Знаешь что, батя, — тряхнул пулеметом радист, — мы ведь можем вообще ничего взамен не давать.

— Ага, знаю — это вы можете, — возвысив голос, с нескрываемой иронией согласился крестьянин. — Уж почитай четверть века только это и можете.

Он удалился в дом. Вернулся с котомкой в руках:

— Нате и проваливайте.

— Смотри, договоришься у меня, старый хрен! — шагнул к крестьянину радист.

— А ты меня не пужай — пужаные мы, — приблизил к нему обветренное, все в глубоких морщинах и дочерна загорелое лицо старик. — И железкой своей тут передо мной не тряси. Передо мной железками кто только не тряс — и германцы, и ляхи, и красные, и белые, и зеленые, и черт в ступе! И всем только одно — жрать подавай. А я за то, что горбатился и всех вас кормил задаром, окромя трудодней в колхозе да лагеря ничего и не видал боле.

— Отставить! — гаркнул на радиста Барсуков. И, вынув из планшета листок бумаги и карандаш, с минуту сосредоточенно писал. Поставил внизу листка номер воинской части, указал свои звание и фамилию, дату. Размашисто подписался. Протянул расписку старику.

— Правильный. Как при царе, — усмехнулся крестьянин. — Я уж таких правильных с шаснадцатого года не видал…

— Спасибо, — подхватил котомку Барсуков.

— Да забери ты свои бумажки, — с горечью в голосе, сминая, сгреб в кучу расписку и ассигнации крестьянин. — Разве в бумажках дело…

— Оставь, отец, — накрыл его ладонь своей капитан, одновременно пожимая старику руку. — Прости нас… Всех…

— Бог простит.

— Спасибо, — разворачивая обратно к воротам игравшего желваками радиста с пулеметом в руках, поблагодарил крестьянина Коломейцев.

Вслед за своим командиром танкисты вышли на окрашенную в багровые лучи заката деревенскую улицу и зашагали по ней в сторону большака. Старик долго не закрывал ворота, провожая их взглядом…