Раны заживают медленно. Записки штабного офицера

Утром штаб армии группами поочередно начал перебираться в новый район за Смоленск, чтобы разместиться в лесу у станции Кардымово. Я должен был ехать с последней группой.

А пока сидел в закрытом кузове радиостанции и вел переговоры по радио со штабами, с которыми поддерживалась связь. Помехи заглушали слышимость, эфир был плотно засорен перебивающими друг друга русским и немецким языками. Поэтому даже короткий разговор занимал много времени. Связисты беспокоились и все настойчивее напоминали мне, что пора свертывать радиостанцию и уезжать. «Все уже смотались», – умоляюще предупреждали они.

Но я не хотел прерывать неоконченные переговоры, намереваясь отпустить радиостанцию в самый последний момент – и она догонит колонну. Недалеко от радиостанции в кустах я предусмотрительно поставил броневик БА-10, принадлежавший службе ПВО Витебска и задержанный мной накануне. Пожилому солдату-водителю было приказано без меня никуда не уезжать. Дверь радиостанции кем-то приоткрылась, и я услышал поблизости трескотню автоматных очередей. Выскочив из радиомашины, я разрешил радистам свертываться и уезжать, а сам ушел к броневику. Немецкие автоматчики проглядывались между деревьями: они ворвались на командный пункт и прочесывали лес. Броневика на месте не оказалось, – вероятно, водитель удрал, не дождавшись меня. Радиостанция успела смыться, и я остался один в лесу перед приближающимися немцами. Пригнувшись, стараясь ускользнуть незамеченным, пробираюсь по густому кустарнику к опушке леса, где проходила полевая дорога. К счастью, на большой скорости мчится открытая легковая машина. Рядом с водителем сидит командир полка связи полковник Базилевич-Белый. Заметив меня, шофер притормозил, и я свалился в кузов машины. Вскоре мы выскочили на пустынное шоссе и помчались на восток. Через каких-то 10–15 минут догоняем и обходим колонны машин с людьми и всевозможным войсковым скарбом, в беспорядке обгоняющих друг друга. По обеим сторонам дороги, сколько видит глаз, движутся сплошные колонны артиллерии, глубоко врезаясь гусеницами тракторов и колесами орудий в размешанную пыль. То здесь, то там виднеются застывшие на месте орудия с тягачами, брошенные на обочинах дороги. Видно, кончилось горючее. С болью в душе, стараясь сдержать слезы досады и обиды, я представил, что все это достанется врагу.

А я-то думал, что при любых обстоятельствах каждое наше орудие будет вести огонь по противнику до последней возможности и при безвыходном положении оставшимся единственным снарядом будет взорвано. На деле это оказалось далеко не так.

В голубом утреннем небе проплывали на запад многочисленные стаи вражеских бомбардировщиков, между которыми проворно сновали маленькие истребители, сверкая на солнце ослепительными отблесками. Но они проплывали мимо, будто не замечая, что творится на дороге. Освободились от смертоносного груза где-то в глубине фронта, думалось, и возвращаются на аэродромы для новой зарядки. Бомбить нас им, видно, нечем.

Обгоняя колонны по обочинам дороги, наша машина стремглав несется вперед. Смоленск остается где-то справа. Подъезжаем к Соловьевской переправе. Как нас туда занесло? В глазах рябит от скопления машин, людей, конных повозок, артиллерии. Все вокруг сожжено и обуглено, щекочет в носу, и въедается в глаза смрад липкой гари. Месиво людей, лошадей и техники бросается в воду и вброд устремляется к противоположному берегу. Несколько тяжелых орудий, с залитыми водой двигателями тягачей, застряло в разных местах реки, мешая движению. На восточном берегу, у самой переправы на пригорке, где обглоданными культями тянутся кверху три обрубленные бомбами почерневшие старые березы, беспрестанно стреляет зенитная батарея. Молодой лейтенант, без головного убора, с расстегнутым воротником выгоревшей, мокрой от пота гимнастерки, стоит в рост на осыпавшемся окопе и подает команды боевым расчетам, неистово помахивая потерявшими цвет сигнальными флажками. Над переправой, как исполинские шмели, кружат вражеские бомбардировщики, выстраивающиеся один за другим, и, круто ныряя вниз, сбрасывают по четыре бомбы в каждом заходе. Порывистый рев их моторов заглушает крики людей и шум машин на переправе. Вода кипит, несет по течению какие-то предметы. Розово-мутными потеками медленно расплываются все шире и шире пятна человеческой крови на взбаламученной воде. Я ощущаю помутнение в глазах, подташнивание. И вот мы вливаемся в общий поток, вода переползает через капот машин, двигатель захлебывается, вот-вот заглохнет. Но машина с натугой выбирается на противоположный берег. Ад переправы остается позади.

В лесу, где копошится штаб, размещаясь на новом месте, разыскиваю полковника Волкова, неожиданно приступившего к исполнению должности начальника штаба, и докладываю о прибытии.

– Будешь моим адъютантом, – угрюмо объявляет полковник.