Раны. Земля монстров

Что же ты делала, Элисон?

Плакала ли ты? А может, кричала?

Неужели ты напрочь о нас забыла?

* * *

Ты явилась нам лишь на следующий день. В субботу, ранним утром. Мы увидели щиколотки твоих ног на верхней ступени лестницы в подвал. На мгновение ты застыла на краю темной пропасти, словно пребывая в сомнении. Тихое прерывистое шипение, похожее на нескончаемый выдох, раздалось внизу. Раньше вход в лабораторию отца тебе был закрыт, даже нахождение у ее границы считалось нарушением правила. Но замешательство прошло, ты устремилась вниз, и мы узрели тебя: сначала бледные ноги, затем розовые шорты и мятую белую рубашку и наконец испуганное лунообразное лицо. Ты провела рукой по выключателю, и лаборатория погрузилась в мерцающую четкость.

Ряды стеллажей и верстаков заполняли широкое пространство: на каждом теснились коробки из-под вина и ящики для молочной тары, забитые блокнотами на кольцах и тетрадями, а также банки с раствором формальдегида и биологическими неудачами. В аквариуме не было ни одной рыбки, но на ярко-голубой гальке нежились два вырванных голубых глаза, следившие за каждым твоим движением; крупный телескоп занимал весь дальний угол подвала, вскинув стеклянный глаз к закрытым дверцам на улицу; разбитая, покрытая кровью банка стояла в центре пентаграммы, начерченной мелом на полу рядом с одним из верстаков; шесть огромных двухъярусных вольеров для собак, на внешней стороне которых висели таблички с детскими именами и возрастом – все пустовали, кроме одного, где ютился брошенный плюшевый лев. Обклеенные пергаментом стены были исписаны странными пиктографическими письменами. А среди них висели твои работы – рисунки, хранимые отцом с тех времен, когда ты ходила в начальную школу.

Были в подвале и скромные следы обычной жизни: стул с забитыми грязью колесиками за письменным столом; пустые скомканные пакетики из-под картофельных чипсов на полу; кружка с эмблемой бейсбольного клуба рядом с закрытым ноутбуком, в которой остался глоток кофе с молоком, напоминающий грязную воду на дне колодца.

А в глубине комнаты, сокрытая беспорядком, пряталась бочка. Она была огромной, чуть шире и выше холодильника, и стояла на охлаждающей установке, которую обычно используют на производствах. В ней находился светящийся зеленый гель. На стенке бочки скотч и бечевка удерживали радиоприемник. Пучок спагетти из проводов свисал до самой установки и исчезал в стороне.

Звук шел именно от нее. Она щелкнула, когда ты приблизилась. Ты поравнялась со столом отца – от него до бочки рукой подать, – статические помехи гаркнули, и из глубин хаоса и шума всплыл голос, бесполый и слабый. Он заговорил с тобой.

– Я знаю тебя, – сказало я. Тогда я пребывало во тьме и одиночестве. Тогда я еще не стало мы.

На мгновение твое лицо озарилось яркой надеждой.

– Я знаю тебя, – снова произнесло я, проталкивая слова сквозь длинное и темное скопление пустоты. – Ты дочь.

И тогда ты впервые со мной заговорила:

– Кто ты?

* * *

У меня никогда не было имени, пока мне не дал его твой отец. Я было ничтожеством, нечистью среди массы нечисти, трудящейся на Мельницах Любви на Восемьдесят Четвертом Склоне Ада. Я не знало языка, пока ритуалы твоего отца не вытащили меня в этот мир, пока я не выучило его, услышав одно лишь слово; я не знало, что есть я, пока меня не вырвали из общего сознания и тела и не заточили обрывком мысли в бочку; и хотя все мое существование подчинено созданию любви, я никогда не знало ее, пока не узрело, как исказилось от отчаяния лицо твоего отца, осознавшего, что явившееся перед ним исчадие Ада было не тем, кого он ждал.

Я знало, с ним что-то случилось, но не имело наименований для смерти. Посреди ночи меня захлестнуло потоком его снов, мыслей и воспоминаний, хлынувшим с потолка подобно сгусткам пепла, словно вулкан извергал всю сухую массу земли. Это событие озадачило меня, вызвало головокружение и привело в восторг – ничего подобного я никогда не испытывало. Поток не утихал всю ночь и не иссяк, даже когда ты спустилась в подвал. Я сразу поняло, что ты его не видишь и не чувствуешь. Мертвый мозг твоего отца бурлил, наполняя воздух своим нажитым грузом, но тебе было не дано этого постичь.

Полагаю, все это случилось зря.

– Когда я прибыло, твой отец назвал меня Клэр, – сказало я, выплевывая каждое слово сквозь помехи, и наблюдало, как на твоем лице отразилось замысловатое выражение: смесь печали и надежды, на языке которых, как я теперь знаю, говорит любовь.

Ты отошла к столу и села в кресло отца.

– Так звали мою мать, – сказала ты.

– Я знаю.

Когда ты заговорила в следующий раз, твой голос звучал странно, будто кто-то сдавливал тебе горло:

– Это ты?

– Нет.

Ты долго молчала. Приемник на бочке зашипел так, как шумит дождь и бьющий ключом мозг твоего отца. Ты листала страницы журнала, который он оставил на столе. Включила компьютер, но не знала пароля. Но эти поиски не были вызваны конкретным любопытством. Казалось, ты ошеломлена. И часть тебя отрешилась от происходящего вокруг.

– Где твой отец? – спросило я.

Ты вздохнула так, словно мои слова тебя утомили.

– Он умер.