Она вернулась в подвал. Шон провел несколько дней, приводя его в какое-то подобие порядка, разбирая угрожавшие рухнуть горы на кучки поменьше и поустойчивее, создавая ей пространство для передвижения. Днем, пока она спала, он отнес вниз телевизор и тумбочку для него, лампу и маленькую коробку, куда сложил книги, которые она когда-то любила читать. Он оставил матрас на полу, но регулярно менял простыни. Когда он не работал, то проводил все время внизу, с ней, хотя спал теперь наверху, чтобы запирать ее на то время, когда она скорее всего могла попытаться уйти.
– Я не могу рисковать тем, что снова тебя потеряю, – сказал ей Шон. – Это меня убьет.
Потом он закрыл дверь и запер на замок. Она слышала, как он ходит над ее головой.
Она принесла мертвую малиновку с собой и прибила ее к одному из столбов рядом с матрасом. Это была единственная красивая вещь в подвале, и вид ее успокаивал.
Ступня только мешала, так что она оторвала ее и забросила в угол.
– Это была Хезер, – сказал Шон, закрывая дверь подвала и шумно спускаясь по лестнице. Он присел рядом с ней на матрас и обнял ее за плечи. Она не прислонилась к нему, как бывало раньше, поэтому Шон чуть подтянул ее к себе, пока не стало казаться, что она это сделала.
Вчера вечером, заметив, что у нее нет ступни, он тихо поднялся обратно наверх и его вырвало всухую над раковиной. Потом он снова спустился в подвал и начал искать ступню, а найдя ее в углу, отнес на улицу и закопал. Распятая птица сначала его не беспокоила, однако в последующие дни у нее появилась компания: две мыши, три таракана, оса, несколько мотыльков. Их сухие маленькие тельца висели, как произведения искусства. Она даже вытащила кости из трупика мыши, приклеив их к столбу столярным клеем в виде какого-то мистического иероглифа.
Шон был испуган его чуждостью. Он был испуган, потому что для нее этот иероглиф что-то значил, а для него не имел никакого смысла.
Она смотрела что-то по телевизору с выключенным звуком: мужчины в костюмах разговаривали друг с другом за столом. Они выглядели очень серьезными.
– Она хочет приехать домой на выходные, – сообщил Шон. – Я сказал, что можно.
Она отвела взгляд от экрана и повернулась к нему. Свет от телевизора отражался маленькими голубыми квадратами в ее глазах, которые начали затягиваться молочной пеленой. Было все сложнее различить, что один из них косит, и поэтому Шон чувствовал себя увереннее, разговаривая с ней.
– Хезер, – сказала она. – Мне нравится Хезер.
Он запустил пальцы в ее волосы, заправил темный локон за ухо.
– Конечно, она тебе нравится, милая. Ты ведь помнишь ее, да?
Она недоуменно посмотрела на него, потом наморщила лоб.
– Она раньше здесь жила.
– Правильно. Она поступила в колледж и теперь живет там. Она – наша дочь. Мы любим ее.
– Я забыла.
– И меня ты тоже любишь.
– Ясно.
Она снова уставилась в телевизор. Один из мужчин успел встать и смеялся так сильно, что у него покраснело лицо. Его рот был широко распахнут. Он был готов поглотить весь мир.
– Ты можешь это сказать?
– Что сказать?
– Что ты любишь меня. Ты можешь мне это сказать? Пожалуйста!
– Я люблю тебя.
– О, милая, – сказал Шон и прижался к ней головой, не разрывая объятий. – Спасибо. Спасибо. Я тоже тебя люблю.
Они сидели и смотрели на немые изображения. Его мысли осторожно подбирались к приезду Хезер. Он гадал, что, черт возьми, сказать дочери. Ей будет тяжело это принять.
Какова история нашего брака?
Он снова и снова возвращался к той ночи. Вспоминал, как стоит над ней, смотрит, как ее тело борется с притяжением смерти, которую она призвала к себе сама. Желание выжить заложено в тело природой, и как только ее сознание отключилось, мышцы принялись сокращаться в воде, заливая пол кровью в попытке спастись.
Но разум ее, однако, померк все-таки не окончательно. Она помнила, как он стоял над ней. Она смотрела вверх, пока вода облизывала ее лицо, и увидела, как он смотрит на нее. Увидела, как он отворачивается и закрывает дверь.