Элис помнила, как в первый раз привела Мартина в Церковь Погребенных под Лондоном. Всего их было семь: разбросанные по миру камеры, выкопанные в сырой земле и соединенные сетью пребывавших в полной темноте туннелей, кое-где освещенных факелами. Там они выращивали человеческий скот – кого-то крали из колыбелей, других покупали в прокуренных комнатах государственных институтов, остальных разводили. Последние были самым желанным лакомством: их кожа и глаза не пятнались солнечным светом. Элис провела Мартина мимо загонов, и от одного вида дрожащих в клетках тел он лишился дара речи. Некоторые смотрели на свет диким, сумасшедшим взглядом, но многие отворачивались, будто от святыни.
Она знала, что подобное зрелище припугнет Мартина. Члены Церкви Погребенных всегда презирали Общество Горящих Свечей, считая его кучкой разыгрывающих богослужения денди, которые светски обмениваются историями у светских огней в светских каминах. Только Элис всегда знала, что работа Общества на этом не заканчивается, и не разделяла предрассудков отца. Но сколь бы серьезно ни было Общество в своем ревностном служении, ничто не могло подготовить их к жестокой реальности Церкви.
– Как вы можете творить такие вещи? – спросил Мартин, опускаясь на колени у одной из клеток, в которой сидел мальчик не больше пятнадцати лет от роду. Мальчик не отвернулся и смотрел на свет из дальнего угла клетки. Его губы зашевелились, будто он хотел что-то сказать, но не мог вспомнить как.
– Мы любим их и любим нашего Принца.
Мартин покачал головой.
– Они ведь люди, Элис. Как ты и я.
Элис опустилась рядом.
– Вот именно. Все мы – куски мяса на тарелке Сатаны, ожидающие удара его ножа. Мы исходим кровью на его тарелку и с благодарностью несемся к нему в рот на вилке. Мы перемалываемся меж его зубов.
Мартин уставился на нее, и в его глазах отразилось пылающее пламя факела.
– Потому пожирание человеческого скота есть проявление абсолютной любви к нашему Господину. Быть сожранным – значит быть средоточием этого самого прекрасного проявления.
Элис наблюдала, как Мартин заставляет себя не противиться этой логике. Он хотел перенять ход ее мыслей. На это его вынуждала любовь.
– Позволь открыть тебе один секрет, – сказала она, сняв с цепочки на шее ключ и вставив его в замок клетки.
Мальчишка пристально наблюдал за каждым действием.
– Что ты делаешь? Он ведь сбежит!
– Не сбежит, если ты его усмиришь.
Увидев страх на лице Мартина, она едва не расхохоталась и коснулась его руки.
– Это была шутка. Прости меня.
Замок щелкнул, и дверца клетки широко распахнулась. Первое время мальчик не двигался с места, но затем направился к ним, пригибаясь к полу, почти ползком.
– Секрет в том, – произнесла Элис, – что мой отец с трудом переносит их вкус. Его порцию приносят с кухни готовой.
Мартин, конечно, ничего не понимал, но вряд ли это имело какое-то значение. Главное, что она хотела донести до него, – вера отца недостаточно сильна. Высота положения опьянила его, и целью жизни стало не служение, а власть. Иногда она мечтала о том, как расскажет прихожанам, что Жрец Каннибалов – обманщик и слабак, что поджаривает мясо на огне, чтобы не оскорбить свой нежный вкус. Подобное богохульство вызывало у нее стыд и отвращение.
Мальчик подошел к ним, сел на корточки и поднял глаза к черному потолку пещеры. Свет факела заиграл на изгибах сухожилий и мышц шеи. Артерия, по которой неслись волны сердца, пульсировала.
Элис взяла мясницкий нож, висевший рядом с клеткой.
– Податливые – самые вкусные, – сказала она и принялась за работу.
В тот день Элис кормила Мартина с рук, и, хотя трапеза была недолгой, все ее надежды оправдались: она могла полюбить его. А он мог вынести бремя ее любви.
Мартин спал. Мало кто из свиты Абеля Кобба пережил потопление «Пуританина», и ему разрешили въехать в одну из новых кают в трюме – по сравнению с его предыдущей койкой, это был значительный прогресс. Мистер Галли разместился снаружи. Стоило Мартину отойти к беспокойному сну, как Абель Кобб забарабанил в дверь каюты, приказывая подняться на среднюю палубу.
– Вы всё пропустите! – крикнул Кобб через дверь. – Мы прибыли в Темные Воды! Поднимайтесь, мистер Данвуд. Давайте вместе встретим новый свет.
Но проведенный обряд высосал из Мартина все соки. К тому же тяжелое уныние камнем висело на душе, и теперь, стоя на пороге величайшего достижения, все, чего он хотел, – укрыться от всех, спрятать голову под подушку и исчезнуть в бездне, лишенной сновидений. Быть может, так проявлялся эффект свечи призыва. Он велел мистеру Галли спровадить Жреца от двери.
Следующие несколько часов Мартин то проваливался в сон, то выныривал из него, словно пробка из моря, пока дверь со скрипом не отворилась и из коридора не показалась голова Толстяка.
– Спите, мистер Данвуд? – прошептал он.
– Мне нехорошо. Не пускайте его.
– Не получится, – ответил Галли и открыл дверь для посетителя.
В темном дверном проеме стояла Элис. Лицо скрылось в тени, а свет фонаря из коридора просвечивал платье, и это делало ее похожей на призрак.