Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления

Предложение У. Черчилля о консультациях не имело шансов на успех, ибо ни о какой борьбе с германской гегемонией в союзе с Англией в Кремле и не помышляли. Как раз, наоборот: за неделю до приема Криппса Москва и союзный Берлину Рим с помпой подтвердили советско-итальянский пакт о ненападении 1933 г., договорившись при этом о разделе сфер интересов. Москва признавала Средиземное море с прибрежными странами итальянским, а Рим соглашался считать Черное море mare russo. В результате Италия получала свободу рук в восточном Средиземноморье и, по советским прикидкам, должна была играть роль препятствия на пути проникновения в Проливы Великобритании. На этом фоне сделанное С. Криппсом Сталину предложение, чтобы Советский Союз в силу исторических традиций взял под свой патронаж страны Балканского полуострова, выглядело настолько неуместным и несвоевременным, что Сталин отделался от него одной шутливой фразой – о том, что боится заблудиться в дебрях балканской политики.

В августе – сентябре Кремль сделал Берлину два весьма ценных подарка в области внешнеполитической пропаганды. Имеется в виду, во – первых, речь Молотова на сессии Верховного Совета СССР 1 августа. Нарком дал высокую оценку советско – германским отношениям и повторил сталинскую мантру о том, что в их основе лежали «не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии». 3 августа Геббельс записывает в дневник: «Речь Молотова потрясла Лондон. Этого и следовало ожидать» [7, c. 218]. Другим «подарком» стала передовица газеты «Правда» за 30 сентября «Берлинский пакт о Тройственном союзе»[175], в которой создание этого союза представлялось как естественная реакция Германии, Японии и Италии на усиление англо – американского военного сотрудничества. Такая интерпретация событий не могла не понравиться Берлину. «Заявление Сталина (именно ему приписывалось политическое авторство этой статьи. На самом деле автором был Молотов. – Авт.) воспринято фюрером с удовлетворением. Оно помогает нам продвинуться еще немного вперед», – записал в дневнике Геббельс [7, c.223].

Британский посол быстро усвоил преподанный ему Кремлем урок и решил зайти с другой стороны. В беседе с Молотовым 7 августа Криппс очень откровенно и столь же неуклюже пытался шантажировать наркома угрозой англо – германского примирения в случае продолжения Советским Союзом политики благожелательного нейтралитета по отношению к Германии и враждебного – к Англии. Из Берлина в Лондон, по уверению посла, поступали предложения о мире, целью которых было развязать себе руки на Западе с тем, «чтобы предпринять наступление в другом направлении до наступления зимы».[176] В своем ответе нарком признал, что «политика нейтралитета Советского правительства действительно не одинаковая в отношении Англии и Германии», указав в качестве причины на то, что с Германией у СССР подписан договор о ненападении, а с Англией – нет. (Моментально сделанное Криппсом предложение заключить договор о ненападении между Англией и СССР и подписать торговое соглашение поставило Молотова в затруднительное положение [76, c. 409]). Оправившись, нарком выразил сомнение, чтобы «кто-либо мог предпринять что-либо такое, что повело бы к нарушению договора, заключенного между СССР и Германией» [14, с. 487].

Однако и на германском фланге советской внешней политики господствующей тенденцией все отчетливее становилась деградация. К началу осени 1940 г. отношения между СССР и Германией вступили в фазу серьезных испытаний. После разгрома англо-французской коалиции процесс разрушения их рапалльского фундамента, становившегося как будто уже ненужным, ускорился и был очевидным для обеих сторон. Из Берлина ситуация виделась так: «Еще во время нашего продвижения во Франции в советской политике стала ощущаться новая тенденция» [12, c.160]. Риббентроп имел в виду очевидное недовольство Москвы неожиданными для нее успехами Германии и реакцию Кремля на них в виде концентрации войск на советско – германской границе и силовых акций в отношении лимитрофных государств.

Однако Берлин давал Москве и конкретные поводы быть недовольной его действиями. 31 августа советское правительство заявило протест в связи с отказом Германии признать за Литовской ССР право наследования от бывшей Литовской Республики свободной зоны в порту Мемеля, предоставленной ей в качестве компенсации за уступку города и области Рейху. Куда более серьезное недовольство у Кремля вызвали предоставление Румынии гарантии безопасности и подписание с Финляндией соглашения о транзите; тем более что эти акции были осуществлены без предварительной консультации с СССР, что явилось нарушением положения статьи 3 Договора о ненападении. Попытки немцев представить эти мероприятия, как не имевшие серьезного военно-политического значения, Москвой отвергались.