Рапорт инспектора

Утверждение было спорное, особенно, если вспоив нить, чем «забота» кончилась. Но спорить было поздновато.

— Так и доехали?

— Так уж.

— Крюков не просил подождать его у общежития?

— Нет, — ответил шофер, и это вполне совпадало с тем, что рассказала Мазину Белопольская. Крюков шел «выяснять отношения». А в таком деле разве угадаешь, насколько оно затянется?

— И ты его больше не видел?

— Видел — откликнулся водитель немедленно, чем не обрадовал, а насторожил немного Трофимова, профессионально опасавшегося слишком бойких свидетелей.

— Как так?

— Да пить мне захотелось. А напротив — «Соки-воды». Я и позволил себе виноградного стаканчик. Все-таки одного происхождения с вином. Ха-ха. Выхожу, смотрю, Володька уже из общежития выруливает. Наверно, не застал.

И это сходилось, но дотошный Трофимов переспросил.

— Не ошибаешься?

— Да я ему еще говорю: поедешь? А он рукой замахал. Ну, значит, ему виднее. А мое дело телячье. Правильно я говорю? — И не дожидаясь подтверждения своих умозаключений, которые, как видно, у него самого сомнений не вызывали, шофер сообщил Трофимову самое главное. — Значит, ему с тем мужичком покалякать требовалось.

— С каким мужичком?

— Крепенький такой, в болонье. Подошел к Володьке.

— Зачем? Ты его не знаешь?

— Первый раз увидел. А зачем? Не знаю, зачем. Я ж на месте не стоял, мне баранку крутить надо, трудящихся обслуживать. Правильно я говорю?

— Болонья-то цвета какого?

— Ночью все они одинаковые.

— Правильно, — согласился Трофимов, не дожидаясь раздражающего его вопроса — Выходит, не опознаешь мужичка?

— Трудно. С гарантией — нет. А липа вам зачем? Пра.

— Пра! Липа нам ни к чему. Спасибо и за то, что сказал. А теперь, будь любезен, подбрось меня к общежитию строительного института.

По пути Трофимов попытался оценить то, что узнал.

Выходило не так уж густо. Правда, выяснилось, что часть последнего в своей жизни вечера Крюков провел не один. Но что из того? Встретились на бойком месте, в центре, где не мудрено на знакомого наткнуться. Встретились — разошлись. Ну, по стаканчику пропустили.

— Крюков выпивши был?

— Нет. Что вы! Как стеклышко.

Белопольская говорила другое. Но со слов подруги. Да и что стоит бабе взволнованного человека за пьяного принять? Шофер лучше разбирается. И никакого противоречия здесь нет. Напиться Крюков мог и потом. Не застал артистку — захотелось досаду унять, а тут опять таки приятель. Мужичок в болонье.

— Приехали, шеф.

— Спасибо. Можешь быть свободен.

Строительный институт недавно обзавелся многоэтажным общежитием, построенным с запасом, так что мест пока хватало и приезжим и городским. Везде было просторно, застекленные двери выходили в приятно окрашенные лоджии, но в комнате Галины Сидоровой, несмотря на теплую погоду, лоджия уже была законопачена обрывками поролона, а сама студентка сидела, натянув две теплые кофты, которые несколько скрадывали ее худобу. Вся она — в очках, кофтах и байковых шароварах, с покрасневшим длинным носом, которым беспрерывно хлюпала, — была из тех потенциальных старых дев, что активно презирают не замечающих и презрения мужчин Впрочем, для Трофимова она сделала некоторое исключение.

— Садитесь от меня подальше, — предложила она великодушно. — Я захватила страшный грипп.

Инспектор охотно принял дистанцию, расположившись у столика, на котором лежал толстый альбом.

Обыкновенный альбом, не с дерзкими проектами подводных и подземных городов будущего — училась Сидорова на факультете сантехники, — а весьма патриархальный плюшевый девичий альбом с фотографиями школьных подруг и надписями и пожеланиями типа:

Пусть жизнь твоя течет рекою,
Имея множество цветов,
И пусть всегда живут с тобою
Надежда, Вера и Любовь!

— Кто ж это над нами подшутил, Галочка? — начал Трофимов по возможности бодро, стараясь не думать о бедных новоселах, коим предстоит пользоваться плодами трудов будущей специалистки.

Сидорова ответила простуженным и от этого еще более серьезным голосом:

— Я со всеми переговорила.

— Запираются?

Шутка не получилась.

— Не знают они.

Не принес новых надежд и словесный портрет. В высокой интересной брюнетке Галина никого из подруг не признала. Хоть и встречается такая непонятная, на первый взгляд, форма дружбы — красавицы с замухрышками, но здесь оказался не тот случай.

— Что поделаешь, — вздохнул Трофимов. «В конце концов, на этих десяти этажах столько девиц! И чтобы назвать Сидорову, вовсе не обязательно быть ее поверенной в душевных тайнах, достаточно прочитать фамилию на доске приказов о вселении в общежитие.».