Рапорт из Штутгофа

— Хуже всего было то, что они творили с польскими и русскими детьми, — сказал мне однажды мой друг Йозеф. — В феврале сорок второго года в Штутгоф прибыло сразу семьсот или восемьсот польских и русских детей. Им было от десяти до пятнадцати лет. Почти все они погибли за несколько недель. Их убивали, они надрывались, умирали от непосильной работы, гибли от голода, гнили физически и морально. Но самое страшное ожидало тех, кто не умер. Как правило, уголовники превращали их в «мальчиков для радости», И что хуже всего, эсэсовцы и уголовники, потехи ради, дрессировали этих ребят, как дрессируют легавых собак. Негодяи натравливали их на больных и умирающих, и те, как стая волков, набрасывались на свой жертвы, отнимали у них еду, обувь, одежду. Как легавую натаскивают на дичь, так эсэсовцы и уголовники «натаскивали» совершенно одичавших ребят на слабых и умирающих заключённых, заставляя убивать их. Нам удалось спасти нескольких ребят; мы пристроили их к себе в оружейную команду и попытались сделать их снова людьми. Впрочем, ты же. их знаешь, они веяно крутятся вокруг тебя, дядя Мартин, — закончил Иозеф, улыбнувшись своими изуродованными губами.

16. АНТЕК, ИВАН И БОЖКО

Да, я знал их, и особенно хорошо знал Антека, Ивана и Божко.

Сначала я познакомился с Антеком (польское имя, соответствующее Антону). Он занимал удобную должность на складе оружейной команды, где в своё время я получил свои первые штутгофские затрещины. Антека спасли «подследственные». Воспользовавшись своим влиянием, они пристроили его в оружейную команду в качестве посыльного у Старика. Антек был очень красивым и очень умным мальчиком. Когда мы с ним познакомились, ему было около шестнадцати лет. В этом возрасте юноши стараются следить за своей внешностью. Поскольку Антека не заставляли работать и он имел возможность умываться тёплой водой, его руки и лицо всегда сверкали чистотой. Со временем ему удалось «организовать» себе хорошую одежду, и он целыми днями смотрелся в зеркало, которое тоже «организовал», и в общем он был, по-видимому, доволен собой.

Хотя в лагере Антек был уже довольно долго, он не умел говорить по-немецки. Вернее, не хотел. Когда я однажды спросил его об этом, он, чтобы блеснуть своими лингвистическими познаниями, обрушил на меня такую жуткую смесь самых грязных немецких ругательств, что я сразу понял, откуда он их почерпнул. Это было очень типично для той удушливой атмосферы, которая царила в Штутгофе.

От самого Антека и его старшего друга Герберта я узнал историю его злоключений.

Антек был родом из той части Польши, которая находится к востоку от Варшавы. Биография у него была ещё совсем короткая.

Он родился в довольно состоятельной семье. Отец исчез в самом начале войны, как и многие другие польские военнопленные. Мать осталась одна с четырьмя детьми: тремя мальчиками и девочкой. Антек был младшим в семье: ему исполнилось четырнадцать лет. Местное отделение нацистской партии составило списки лиц, подлежащих отправке на принудительные работы в Германию. В эти списки попали два старших брата и сестра. Мать, слабая, больная женщина, умоляла нацистов оставить ей дочь, без которой никак не могла обойтись, а вместо неё взять Антека. Нацистов это вполне устраивало, и вместо сестры отправили в Германию младшего брата. Лишь бы количество отправленных соответствовало списку — до остального им не было никакого дела.

Этих похищенных у родителей мальчиков и девочек предполагалось сделать рабами немецких крестьян и использовать на полевых работах, как использовались тысячи людей до них и тысячи после них.

Но пока эшелон гнали в Германию, группа ребят попыталась бежать, и, разумеется, все они были скошены пулями из эсэсовских автоматов. Погиб и старший брат Антека. А весь эшелон отправили в Штутгоф. Во время страшной эпидемии тифа, которая свирепствовала в лагере, вскоре после прибытия умер и другой его брат. Антек остался один.

Я много говорил с ним. Это был смышлёный мальчик, довольно мечтательный и настроенный очень романтично, как и большинство поляков. Кроме того, он был верующим, и разумеется, католиком. От него я впервые услышал об Иване. Однажды Антек спросил меня на своём штутгофском жаргоне:

— Дядя Мартин, ты веришь в бога?

— Что такое? — переспросил я.

Однако при данных обстоятельствах у меня не было никакого желания вступать в философскую дискуссию с польским мальчиком, а кроме того, я боялся оскорбить

Антека, который наверняка находил опору в своей вере в бога.

— Да вот Иван не верит в бога, — сказал Аптек. — И не знает бога.

Оказалось, что Антек, который жил в 8-м блоке у пресловутого старосты блока Козловского, спал па одной койке с Иваном, русским мальчиком, и те два года, что оба парня провели в лагере, они были неразлучны. Они вместе голодали, вместе получали побои, вместе лежали ночами на своей грязной койке, грея друг друга своим теплом, спорили и вместе плакали, но не понимали друг друга, потому что Иван не молился вечером и не верил в бога.

Аптеку казалось, что Иван не может быть счастлив без веры в бога.