Рапсодия в стиле блюз

– А как же ее делали? Ведь форма же снаружи а не внутри.

– Я тебе как-нибудь потом покажу.

Но у Гали не хватило терпения дожидаться объяснений. Она решила все проверить без меня. Через полчаса я обнаружил Венеру у нее в руках с отломанной головой.

– Она сама отвалилась, – завизжала испуганная Галя. – Но я ее сегодня же склею.

Она где-то достала жуткий коричнево-черный клей и приклеила-таки голову. Отец не стал ее ругать, но на раненую Венеру смотрел скептически. Так что когда дядя попросил ее у отца для ученических рисунков, отец ее с удовольствием отдал.

Теперь богиня вернулась в родимые пенаты. На следующий день я зачистил ее раны наждаком и покрасил ее всю гуашными белилами. Она смотрелась как новенькая, на старом месте, все на том же столике.

Я заказал в переплетной новые папки, разобрал акварели и эскизы Михаила Ароновича и разложил их по новым папкам. Однако организацию выставки в Союзе художников никто не поддержал. Некоторые молодые, но уже маститые, даже интересовались, кто это такой: «у нас его выставки никогда не устраивались».

На этом все бы и закончилось. Однако через несколько лет в комиссионные магазины Киева стали поступать работы дяди Миши. И у отца, и у меня начались неприятности. Отец был в республиканском правлении Союза архитекторов, я в Киевском. В правление входили ученики Михаила Ароновича, которые пожаловались председателю правления Седаку, что картины Михаила Штейнберга распродают, в то время как они хотят создать инициативную группу по наследию художника. Седак попросил отца разобраться с родственниками (сомнений, что это делали родственники, не было, так как кто-то выяснил, что при сдаче работ на комиссию, они показывали документы художника, в том числе его профессорский диплом). Отец попросил меня подойти в комиссионный магазин на Крещатике, который специализировался на антиквариате, живописи и скульптуре, и выяснить, кто сдал картины. Я зашел к директору этого магазина. Он оказался весьма вежливым человеком, приятным во всех отношениях. Он носил яркую косынку на шее под сорочкой, что как-то слабо вязалось с образом торгового работника, и периодически старался произносить слова с окончанием на с, что очевидно, по его представлениям, соответствовало образу человека, связанного с искусством. Он выслушал всю мою историю с картинами и после этого сказал.

– Сочувствую, весьма сочувствую-с. К сожалению мы не выбираем своих родственников-с. С удовольствием дам вам имена и адреса клиентов, сдавших картины вашего талантливого дядюшки, как только вы принесете запрос из прокуратуры. Извините-с, но, к сожалению, таково положение о комиссионных магазинах. Кстати, если у вас есть интересные живописные работы вашего родственника – мы с удовольствием их примем-с даже без его документов, так как эти документы-с, как я понял, экспроприировали другие родственники. Инкогнито в отношении вас как клиента я гарантирую. Так что подумайте. А в вашем вопросе я ничем вам не смогу помочь.

В прокуратуру меня не очень тянуло, и мы решили на этом остановиться. Некоторые акварели я окантовал и повесил у себя на стенах. Однажды к нам пришел наш знакомый любитель живописи из польского консульства и проявил большой интерес к дядиным работам. Я рассказал ему всю историю Михаила Ароновича и посетовал на то, что не могу устроить его выставки в Киеве.

– Что ты все Киев да Киев? Давай устроим выставку в Варшаве. Галерейщики не возьмут с тебя ни одного злотого. Только процентов сорок с проданных работ, но зато они окантуют работы и обеспечат отличным помещением. Там у меня есть масса знакомых – они помогут, там любители живописи – они оценят, есть приятели журналисты – они организуют хорошую прессу. И вообще, поляки любят русскую школу живописи и русских художников.

– Так он не русский, он еврей.

– И еврейских художников тоже, особенно начала века. И вообще не это основное. Когда родился твой дядя?

– В 1883 году.

– Чудесно. Значит он еврей, которому, благодаря его таланту, разрешили учиться в Петербургской Академии Художеств. Учился у Бенуа, Лансере, Добужинского. Но так как он был евреем, его не публиковали и не выставляли. Потом он покинул Россию, учился у Цорна, поселился в Париже в Улье – La Ruche в одной из келий, нищенствовал, голодал, дружил с Шагалом, Сутиным, пьянствовал с Модильяни. Затем Альтман уговорил его вернуться в Советский Союз. Здесь никто не хотел выставлять его работы. Затем его репрессировали за связь с французскими журналистами. Во время оттепели он был выпущен и реабилитирован. Хорошо было бы добавить психушку – но это будет перебор. Но в общем, получается блестящая биография. Детали никто не будет проверять. Тем более, что ты показал мне каталоги выставок с 17-го по 32-й год. Выставки, в которых участвовали команды всех авангардистов. И это будет не просто выставка, а сенсация в художественном мире.

Я диву давался, как он ловко, не отходя от кассы, тут же сочинил дядюшкину новую биографию. Его предложение соблазняло, но создавало массу проблем и было довольно рискованным.