Владимир Ильич разгорячился и даже поднялся с пенька.
— Вон там! — он указал. — За камышами берег обрывается на глубину. Сразу метров на пять. Там я поймал огромную щуку. Плыл на байдарке и бросил спиннинг на дорожку. И вдруг — зацеп! Думаю, о камень зацепился или за корягу. Оглянулся — а позади бурун. Значит, рыбина. Уж я с ней боролся. Несколько раз выбрасывал леску за борт, чтобы она не порвала. Наконец подтянул к самому борту. И всплыл рядом настоящий крокодил, в полбайдарки. В азарте плохо соображаю, хочу сверху взять за жабры, маленьких щук я так запросто вытаскивал. А эту пальцами ухватить не могу. Только коснусь, она, как кашалот, хвостом ударит и опять уходит на глубину. Максим Талызин увидал с берега, что я что-то странное делаю, примчался на своей байдарке с подсачком. И тогда мы ее взяли. На четырнадцать человек была уха и жареха. Вот так!
— Это какой Талызин? — спросила недоверчиво Эльвира. — Максим Витальевич? Президент банковской ассоциации?
— Да, это он, — мечтательно ответил Виткевич. — Могли ли мы думать тогда? Хотя пути разошлись, но дружба осталась.
Охранники слушали почтительно, Эльвира скривила губы.
— Нету ничего такого, — капризно произнесла она. — Ты помнишь о дружбе, потому что от него зависишь. А он, я думаю, давно забыл и ваши байдарочные походы, и щуку. Нету в мире дружбы. Есть выгода, зависимость, страх, заискивание. А дружбы нет, ни мужской, ни женской. У меня на работе лучшая, так называемая, подруга все время наровит влепить мне какую-нибудь гадость. А у мужчин и того хуже.
— Ты не права, — сказал, понурившись, Виткевич.
— Я права! — гордо взглянула Эльвира. — Бывают в детстве разные привязанности, которые мы называем дружбой. И вот потом мы тащим через всю жизнь это понятие. Ах, дружба! Ах, друзья! Да ни на одной работе я не видела двух мужчин, про которых можно было бы сказать: это друзья. Зависть — и больше ничего. И пьянка.
Эльвира презрительно сощурилась, но от этого сделалась еще красивее. Возраст юной девы наделял прелестью любые ее движения, мимику, слова. Даже если бы она молола чепуху, мужчины внимали бы ей с восторгом. Даже сейчас на их лицах отразилось несогласие, но в глазах пылал скрытый восторг. Одна женщина… среди нескольких мужчин… на необитаемой земле… Иногда Владимиру Ильичу казалось, что охранники вот-вот выйдут из повиновения. Чтобы сбросить наваждение, он заговорил резким властным тоном:
— Без обычных человеческих чувств нельзя вести дела. А дружба — это обычное чувство. Как голод или любовь. Мой банк должен вернуть огромный кредит. Мне, в свою очередь, тоже. На моих должниках я зарабатываю. Мои кредиторы проигрывают. Скоро я верну кредит и останусь с прибылью. Мои кредиторы никакой прибыли от меня не получат. Но я знаю, что главный мой кредитор понимает меня по-человечески. Это и есть та самая дружба. Поэтому, какой бы кипеж ни создавался вокруг, я спокоен: друг не выдаст…
Эльвира взяла пустой чайник и состроила легкую гримаску. И непонятно было, к чему это относится — к пустому чайнику или к словам Владимира Ильича.
— У этой пословицы есть продолжение. Ладно, не буду договаривать. Мне водички бы…
— Степа принесет.
На ночлег в палатке Эльвира укладывалась со страхом и всякими предосторожностями. Прошел дождичек. Вверху шумели деревья, и Эльвире казалось, что одно из них непременно упадет на палатку.
Зато утро было необыкновенно ясным и чистым. Синяя озерная гладь простиралась от песчаного обрыва в неоглядную даль. «Красотища неописуемая, — промелькнула у нее мысль. — Не океан, конечно, зато есть уверенность, что никакая жужелица тебя не продырявит, не укусит, не отравит. Акула не утащит на дно. В российских пейзажах есть особая благодать».
Сбежав по откосу к воде, она умылась, увидела рыбу в прозрачной воде и подумала, что не такой уж большой ошибкой было ее согласие приехать сюда.
Владимир Ильич тоже встал и оглядывал окрестность с таким видом, будто она принадлежала ему, и он никого не хотел сюда пускать. Однако недалеко в стороне Эльвира увидела чужую лодку и поняла, что они здесь не одни. Неожиданное чужое вторжение показалось ей зловещим.
Владимир Ильич собирался утром рыбачить, но проспал. А Степа нашел недалеко от лагеря крепкий нарядный подосиновик с красной шляпкой. Поэтому после завтрака решено было идти за грибами.
Пищу готовили в основном на «Шмелях», бензина хватало. Но костерок для кайфа разжигали каждый раз. Поэтому все охранники, кроме Степана, остались на хозяйстве, в том числе на заготовке дров. А Владимир Ильич с Эльвирой и Степаном углубились в лес.
— Только чистить грибы я не буду! — воскликнула Эльвира.
— Степа почистит.
Глянув на разновозрастных супругов, Степан растянул в улыбке толстые губы.