Расчет с прошлым. Нацизм, война и литература

Война внедрялась в общественное сознание, особенно сознание молодежи, как некое идеальное состояние общества, способное избавить Германию от всех ее бед. Немцы должны были увидеть в разрушительной войне, способной привести лишь к новым массовым потерям, единственный выход из всех проблем. Грасс, как и Бёлль, как и многие другие писатели ФРГ, по-своему и очень точно передал эту социально-психологическую ситуацию в своих произведениях. Если военный героизм – высшая из доблестей, то как же грассовским мальчишкам не мечтать прославиться и, подобно Мальке из «Кошек-мышек», не пойти добровольцем, чтобы заработать Рыцарский крест, эту вожделенную награду.

В литературе, кино, пропаганде третьего рейха была прочно закреплена мифологема «фронтового братства», ставшая важной частью нацистской риторики. Образ «западной плутократии», «разложенчества» и «восточных орд», угрожающих светлому лику германского рейха, должен был освободить немца от всяких моральных сомнений. Мечтая о фронте, добровольно отправляясь на войну, юный Грасс и его сверстники, изображенные в разных его сочинениях, были убеждены, что выполняют великую миссию. Штампы нацистской пропаганды прочно впечатывались в их юношеское сознание. Тем более что большинство, особенно молодое поколение, действительно мало что знало о массовых злодеяниях, о поставленной на индустриальную основу системе массового истребления людей по расовому признаку. Это было не просто то новое и зловещее, что внесли в историю человечества национал-социалисты, растоптав духовные основы, на которых на протяжении веков зиждилось представление о праве человека на жизнь и достоинство. При нацистах «многое стало казаться возможным»: они попытались сломить стену, отделявшую человека от бестии. Третий рейх безусловно означал фундаментальную трещину, разрыв, произошедший в сознании людей и в их истории, некий «цивилизационный шок».

В киножурналах, замечает Грасс, «Германский рейх сиял под лучами прожекторов». Вся атмосфера, школьное воспитание, участие в юношеских организациях, желание носить форму (пилотка, галстук, портупея и пр.) – все это сыграло свою роль. И хотя юный Грасс не был особенно активен, «но во всех мероприятиях участвовал охотно…». Отбыв трудовую повинность, пройдя через муштру во вспомогательных частях противовоздушной обороны, он рвался на «настоящий» фронт, он хотел выглядеть мужчиной и быть им. Для этого надо было в честном бою добыть геройскую славу. Правда, он и «в общем строю» оставался одиночкой: «шагая в ногу со всеми, я витал мыслями где-то далеко».

Но не будучи фанатиком, он все же «до конца веровал в идеи национал-социализма». И здесь мы подходим к главному: к вопросу о вине и ответственности. Писатель признается: хоть он и не лез в первую шеренгу, однако, подчиняясь «некоему рефлексу, держал равнение на знамя», о котором пелось в песне, что оно, знамя, означает нечто большее, «чем смерть». И он «шагал в общем строю». «Мою веру не омрачали сомнения, меня не может оправдать ничто». Обо всем этом он рассказывает в своих воспоминаниях, названных «Луковица памяти».

Он искренне считал, что отечество в опасности, поскольку окружено врагами. Его возмущение вызывали разве что местные партийные бонзы, «золотые фазаны» (которых называли так за золотой партийный значок – И. М.). Они трусливо уклонялись от фронта, «отсиживались в тылу». Зато донимали молодежь речами, произнося «всуе святое имя фюрера, которому мы верили, нет, в которого я лично верил, не утруждая себя лишними вопросами…»

И вот это основное, решающее признание. О нем и его поколении «даже не скажешь: «Нас совратили!» Нет, это мы позволили, я позволил себя совратить».

Это сказано спустя шесть десятилетий после разгрома нацистского рейха. Но Грасс, как и многие его коллеги-литераторы, размышляет и пишет о вине с первого дня, как всерьез взялся за перо.

Грасс уже в первом своем выдающемся сочинении – романе «Жестяной барабан» (1959) в свойственной ему пародийно-сатирической манере, говорил, в частности, о показном преодолении вины, которое тоже имело место. Его герой посещает некий «луковый подвальчик», где на деревянных досках подают лук (вот она, любимая Грассом луковица, одна из его многочисленных смысловых метафор). Очищая и разрезая лук, посетители погребка льют слезы – так они пытаются выплакать свою вину. Если не получается по-настоящему, то хотя бы такая луковая имитация!

Вот, наконец, юный, жаждавший пройти испытание в бою, Грасс получает призывную повестку, испугавшую его родителей. Повестка лежала на столе, и писатель ее отчетливо помнит. От его памяти упорно прячется только одно: что было выведено на ее шапке? То есть в какие войска его призывали? «Никакие вспомогательные средства не срабатывают. Разглядеть шапку бланка не удается».