Расчленяй и властвуй

Александр Петрович почувствовал в спине неприятный холодок, означающий, что с этим делом не следует связываться. Ему запомнилась телевизионная передача, где речь шла именно о совместном русско-итальянском предприятии «Пигмалион». Некий полковник из отдела борьбы с организованной преступностью утверждал, что еще во времена всевластия коммунистов специальное отделение кремлевской больницы занималось пересадкой органов, и его сырьевой базой, то есть поставщиком органов, был Институт скорой помощи имени Склифосовского. Основным объектом пересадки тогда были почки, другого просто не умели, и существовал план по заготовке почек — триста штук в год. В «неурожайные» годы естественным путем, в результате автокатастроф и прочих несчастных случаев, удавалось получить всего лишь полторы сотни почек, и тогда недостача покрывалась примитивным бандитским методом, неизвестные личности похищали потенциальных доноров прямо на улице. Имелся даже свидетель, чудом сумевший выкарабкаться из такой переделки. Полковник ответственно заявлял, что совместное предприятие «Пигмалион» есть не что иное, как коммерческое перевоплощение того же самого отделения кремлевской больницы, переключившееся с обслуживания партийной элиты на элиту финансовую и, разумеется, иностранцев. Сырьевой базой «Пигмалиона» остался Институт Склифосовского, уже не по приказу, а «за интерес», и способы добычи недостающих единиц органов тоже не изменились. Насколько Александр Петрович помнил, вскоре после этой передачи и ее рубрика, «Черный ящик», и редактор, и полковник исчезли из поля зрения общественности. Одним словом, единственно правильной реакцией с его стороны было бы тотчас объяснить, что он, Самойлов — адвокат, а не охотник за внутренностями и осваивать эту специальность не намерен, независимо от точки зрения армянских родственников жены. Но, увы, любопытство иногда подводило Александра Петровича, оказываясь сильнее доводов разума.

— Клава, неужели ты настолько больна, что нуждаешься в операции трансплантации? — Он специально употребил ученое слово, чтобы настроить ее на серьезный лад, но, судя по ответу, его попытка не увенчалась успехом.

— О, конечно, не настолько больна, но все-таки немножко больна. Пойми, Сандро, у меня сейчас контракт с очень солидной фирмой, и в него входит хорошая медицинская страховка. Если я не сделаю пересадку за год, то потом не смогу себе этого позволить.

— Ничего не понимаю. Ты собираешься лечь на операционный стол и дать себя резать, можно сказать на всякий случай, только потому, что сейчас есть деньги для этого?

— Да, — печально подтвердила она, — таковы гримасы капитализма.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что это — очень сложная и даже опасная операция?

— Да, Сандро, я знаю. Но самое опасное для меня — если хирург сделает шрам. У кого есть шрам, тот уже не может работать с такими камнями, как бриллианты. А сейчас, если хирург сделает шрам где-то здесь, — она обвела рукой шею, плечи и грудь, — я получу пятьсот миллионов лир, а если здесь, — она приподняла свою куцую юбчонку и ткнула пальцем в серебристую паутинку трусиков, — то триста.

— Как, неужели и сюда надевают алмазы? — простодушно изумился Александр Петрович.

— Какой ты смешной, Сандро! — развеселилась Клава. — Конечно, алмазы будут на руке, но ведь рука может лежать где угодно. Это уж как захочет фотограф.

Карина, которая не вмешивалась в диалог и слушала молча, потрогала с озабоченным видом радиатор отопления:

— Совсем не топят, — нахмурилась она. — Знаешь, Клава, у нас такой сырой воздух, как бы он не повредил твоей коже. Тебе надо одеться потеплее.

Она увела испуганную гостью в спальню и жестом отчаянной решимости распахнула перед ней дверцы своих шкафов. С грустью, хотя и не без легкого злорадства она наблюдала, как супермодель провалилась в ее, Карины, джинсы, словно котенок в рюкзак.

Клаву, казалось, ничто не могло смутить. Превратившись в некое подобие Гавроша и повертевшись перед зеркалом, она радостно объявила:

— Превосходно! Это только на работе все должно быть по мерке, а в личной жизни нужна… — она щелкнула пальцами, — небрежность.

Александр Петрович наскоро обдумывал ситуацию. С одной стороны, было бы лестно выступить в иске западного образца адвокатом итальянской фотомодели, но с другой… не нравилась ему эта история, ох как не нравилась. Он ничего не знал ни о пересадке органов, ни об этом злополучном «Пигмалионе», кроме того, что от него явно попахивало уголовщиной. А «в темную» Александр Петрович не играл ни при каких обстоятельствах.

Когда дамы возвратились в столовую, он объявил свое решение:

— Клава, пока я не обещаю взяться за твое дело. Я ничего не смыслю в таких вещах и даже не знаю, можно ли одну почку отличить от другой. Прежде чем что-то сказать, мне нужно проконсультироваться с понимающими людьми.

— Тогда консультируйся поскорее! — Клава надула губки и обиженно скосила глаза, как ребенок, которому отказали в покупке игрушки. — Я уверена, Сандро, ты можешь разобраться во всем, в чем захочешь.