Раскаявшийся муж

– Ты с таким презрением отзывался по поводу одежды и игрушек, которые были у Кайлы, когда ты снова нашел нас. Но каждый цент, который я зарабатывала, уходил на то, чтобы она была чистой, одетой, накормленной, счастливой и здоровой. Это была огромная ответственность, которую я должна была нести сама. Тебя там не было, Брайс. Это была только я, и я должен был сделать все возможное, чтобы облегчить наше положение. А когда мы приехал сюда, ты вел себя так, будто это тебя обидели! Твоя глухота каким-то образом была моей виной, и, оказалось, что это я "бросила" тебя на месте аварии! – Она слышала горечь в своем голосе и знала, что она должна быть видна в ее глазах. – Разве можно такое простить? Разве можно это преодолеть? А теперь ты хочешь, чтобы мы были семьей, ты не хочешь развода, и ты ждешь, что я каким-то образом буду благодарна за это? Ты ждешь, что я забуду боль, которую ты мне причинил? Ну, я не могу этого сделать. Мне бы очень хотелось, но раз уж я не знаю, почему ты так взбесился, когда я рассказала о беременности, то как, черт возьми, я могу быть уверена, что это не случится снова? Я не могу жить с неопределенностью. Я не хочу больше мучиться и не хочу, чтобы моя дочь испытывала такую же боль и смятение. Я знаю, что уже говорила это раньше, но я также смертельно устала от твоей скрытности. Ты полностью закрыт от меня, и так было еще до аварии. Но знаешь, мне уже все равно, что это за секреты.

Это была длинная речь. Бронвин было трудно постоянно смотреть на Брайса, чтобы он мог читать по губам. Она помогала себе жестами, но все еще не была уверена, что он понял все. К головной боли от похмелья присоединилась боль от напряжения, и мигрень стала почти невыносимой.

Она бросила взгляд на Кайлу, которая начала озабоченно поглядывать на них, и ободряюще улыбнулась.

– Я пытался защитить тебя, – сказал Брайс после долгого молчания. —Тебя и ребенка. Я хотел защитить вас.

– Защитить нас от чего? – спросила она, сочетая слова с языком жестов, чтобы выразить свое разочарование.

Каждая мелочь, которую Брайс неохотно раскрывал, заставляла сильнее осознавать, сколько еще он скрывал от нее. Она видела только верхушку этого айсберга и была поражена своим прежним невежеством.

Почему она прежде не понимала, насколько это серьезная проблема? Она была так ослеплена любовью и счастьем, что никогда не обращала внимания, каким несчастным и беспокойным человеком был ее муж.

– От чего? – снова спросила Бронвин, и Брайс беспомощно покачал головой. – Почему ты так отреагировал на новость о моей беременности?

Брайс тяжело вздохнул, в его глаза застыли горе и страх. Он покачал головой, встал и поцеловал Кайлу в макушку.

Малышка тут же умудрилась размазать яичницу по его щеке, но он, казалось, не заметил. Он выглядел таким потерянным, что у Бронвин оборвалось сердце. Она была готова на все, лишь бы стереть с его глаз выражение полного одиночества и муки, поэтому прикусила щеку, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость: например, что любит его или что останется с ним.

– Я попрошу своего помощника подобрать для вас несколько подходящих домов, а потом ты решить, какой больше подходит. – Он повернулся и вышел из кухни.

Бронвин победила, но это не принесло ей радости или удовлетворения. Она чувствовала одно лишь опустошение.

Брайс

Он заперся в кабинете и только потом позволил себе осознать то, что случилось. Бронвин захотела уйти от него, и он сдался без борьбы, потому что она заслужила свободу, потому что было жестоко привязать такую энергичную и любящую женщину, как она, к эмоционально искалеченному мужу, и, самое главное, потому что он все еще не знал, как объяснить свои действия в ту давнюю ночь.

Два с небольшим года назад

«Она беременна, Господи Иисусе!»

Он не был готов стать отцом. У него это никогда не получиться. Он будет таким же, как его собственный отец – жестоким монстром, не имеющим ни сердца, ни души. Он не хотел иметь ребенка, пока Бронвин не исцелила его самого. Она была бальзамом для его беспокойного и поврежденного духа. Со временем ее успокаивающая нежность и доброта проникнут в его душу и сделают таким человеком, каким он мечтал быть. Тогда и только тогда он был бы готов стать отцом и отвечать за новую жизнь.

«Но Бронвин уже беременна… Внутри ее мой ребенок…»

Судорожное дыхание превратилось в рыдание, когда он представил, как округляется живот Бронвин, как ее грудь становилась полной и тяжелой от молока. Он представил, как она рожает, представил их ребенка: красного, голого и плачущего, и вдруг захотел этого своим своим существом. Захотел семьи, настоящей семьи. Он не будет, как его отец. Он практически вырастил Рика, не повредив ни единого волоска на его голове, так почему же он должен быть другим со своими собственными детьми?

«Боже, Брон, наверное, ненавидит меня сейчас, но я попытаюсь объяснить, почему так отреагировал. Может быть, наконец расскажу ей о своем отце, и она обязательно поймет. Она не станет считать меня чудовищем только потому, что я был порожден монстром. Она простит. Должна простить…»