Раскаты грома

– Быстрей! Ради Бога, торопись! – кричала она своему дружку, который скакал на одной ноге, натягивая брюки. – Он разорвет тебя на кусочки!

И прыгнула на груду барахтающихся, бранящихся простыней и покрывал.

– Не трать время на сапоги!

Офицерик сунул обувь под мышку, бросил китель через плечо и нахлобучил каску на голову.

– Спасибо, мэм, – сказал он и галантно добавил: – Искренне сожалею о доставленном беспокойстве. Прошу передать вашему супругу мои извинения.

– Да уйди же ты, дурак, – взмолилась Канди, отчаянно вцепляясь в дергающегося Шона.

После того как офицерик исчез, Канди встала и стала ждать, пока Шон освободится.

– Где он? Я его убью! Прикончу этого ублюдка!

Шон выбрался из покрывал, отшвырнул их и дико осмотрелся. Но прежде всего увидел Канди, которая тряслась от хохота. У Канди было чему трястись, и все – белое, гладкое, округлое и даже во время слегка истерического смеха приятное для глаза.

– Зачем ты меня остановила? – спросил Шон, но его интерес к офицеру быстро угасал, сменившись вниманием к груди Канди.

– Он решил, что ты мой муж, – подавилась смехом Канди.

– Гаденыш, – проворчал Шон.

– Он был очень мил.

Канди вдруг перестала смеяться.

– А какого дьявола ты врываешься ко мне? Думаешь, тебе принадлежит мир и все, что в нем есть?

– Ты моя.

– Ничего подобного! – вспылила Канди. – Убирайся отсюда, громила! Грубиян!

– Оденься!

Дело принимало непредвиденный оборот. Шон полагал, что Канди будет каяться и признавать свою вину. Но дал себя знать ее характер.

– Пошел вон! – закричала она.

Шон никогда не видел ее такой. Ему с трудом удалось поймать большую вазу, которую она швырнула ему в голову. Не услышав звона разбитого фарфора, Канди схватила другой снаряд – зеркало в дорогой раме, и оно с радующим сердце звоном разбилось о стену позади Шона. Будуар, обставленный в великолепном викторианском стиле, вволю обеспечивал ее боеприпасами. И хотя Шон проворно уклонялся, вечно оставаться невредимым ему не удалось, и он получил удар портретом какого-то офицера в тяжелой позолоченной раме. Канди всегда любила военных.

– Ах ты, сука! – взревел Шон и бросился в контратаку. Нагая Канди с визгом обратилась в бегство, но у двери он поймал ее, взвалил на плечи и, брыкающуюся, понес на кровать.

– Ну, моя девочка, – сказал он, укладывая ее себе на колени розовым задом вверх, – я тебя научу прилично вести себя.

Первый удар оставил на округлом полушарии красный отпечаток руки, и Канди перестала сопротивляться. Второй удар был нанесен со значительно меньшей силой, а третий превратился в ласковое похлопывание. Но Канди жалобно плакала.

Занеся руку, Шон с отчаянием понял, что впервые в жизни ударил женщину.

– Канди! – неуверенно сказал он и был поражен, когда она перевернулась, села у него на коленях, обхватила руками за шею и прижалась влажной щекой.

У него из горла рвались слова извинений, мольба о прощении, но здравый смысл помог преодолеть это искушение, и он хрипло спросил:

– Ты раскаиваешься?

Канди проглотила комок и кивнула.

– Прости меня, дорогой. Я это заслужила. – Ее пальцы прижались к его горлу и губам. – Прости меня, Шон. Мне ужасно жаль.

Вечером они поужинали в постели. А рано утром, пока Шон нежился в ванне и горячая вода жгла царапины у него на спине, наконец поговорили.

– Я сегодня уезжаю утренним поездом, Канди. Хочу к Рождеству быть дома.

– О, Шон, ты не можешь задержаться? Хоть на несколько дней?

– Нет.

– А когда вернешься?

– Не знаю.

Наступило долгое молчание, потом она сказала:

– Я так понимаю, что не вхожу в твои планы на будущее.

– Ты мой друг, Канди, – возразил он.

– Мило. – Она встала. – Пойду закажу тебе завтрак.

В спальне она остановилась и принялась разглядывать себя в большом, в рост человека, зеркале. Голубой цвет платья гармонировал с цветом ее глаз, но в это время дня на горле стали заметны маленькие морщинки.

«Я обеспеченная женщина, – подумала Канди. – Мне не обязательно быть одинокой».

И она отошла от зеркала.

Глава 59

Шон медленно шел по усыпанной гравием подъездной дороге к дому Голдбергов. Прошел по аллее деревьев «Гордость Индии» (кейлейтерий); вокруг к фасаду дома в стиле рококо серией террас поднимались лужайки. Утро было очень теплым, в ветвях деревьев сонно ворковали голуби.

Из малинника донесся слабый смех. Шон остановился и прислушался. Вдруг он растерялся, смутился – он не представлял себе, как его встретят. На письмо она не ответила.

Наконец он сошел с дороги, прошагал по траве и добрался до края амфитеатра. Внизу, в углублении, он увидел миниатюрную копию Парфенона. Чистые белые мраморные колонны, освещенные солнцем, а вокруг круглый рыбный садок, похожий на крепостной ров. В глубине между стеблями белых, золотых и пурпурных лилий скользили карпы.

На приподнятом мраморном краю бассейна сидела Руфь. Она с ног до головы была в черном, но ее руки были обнажены, она протягивала их вперед и кричала:

– Иди, Буря! Иди ко мне!

В десяти шагах от нее, плотно прижав к траве пухлый задик, серьезно смотрела на мать Буря Фридман.