Раскол

Несмотря на то что акушерке, которую звали Бьорг, было уже хорошо за восемьдесят, двигалась она легко и проворно и с радостью откликнулась на предложение Ари о встрече. Она пригласила их с Кристиной к себе домой и даже угостила блинами с вареньем и взбитыми сливками, а также теплым лимонадом из апельсинов.

С потолка гостиной свисала огромная хрустальная люстра, а промежутки между книжными шкафами вдоль стен были заполнены картинами и фотографиями, развешанными без какой-либо видимой системы, словно цель состояла в том, чтобы не оставить на стенах пустого пространства.

– Как у вас много книг, – заметила Кристина.

Ари был доволен, что она составила ему компанию, поскольку особыми способностями вести светские беседы он не обладал.

– Я книголюб, – ответила Бьорг, – так же как и мой отец. Это дом моих родителей, он перешел мне по наследству. А вот когда я умру, он, скорее всего, станет дачей моей дальней родни из Рейкьявика.

– Мне кажется, вы в прекрасной форме, – непринужденным тоном сказала Кристина. – Я врач, так что знаю, о чем говорю.

– Спасибо, что приняли нас в своем доме, – вмешался Ари. – Я, вообще-то, удивился… точнее, обрадовался…

– Удивились, что я еще жива? – улыбнулась Бьорг, продемонстрировав безупречно-белые вставные зубы. – Тут я вас понимаю. Сколько же лет прошло? Дайте-ка в уме подсчитаю, как в школе… – сдвинув брови, сказала она.

– Почти пятьдесят пять лет, – подсказал Ари. – Хьединну в мае столько исполнится.

– Боже мой, – вздохнула Бьорг. – А кажется, будто это было вчера. Как летит время! Мне тогда было лет тридцать, и я была красавицей – не то что сейчас. – Она провела костлявыми пальцами по своей седой копне волос. – Да и шевелюра у меня была погуще.

– Вы хорошо помните тот день? – спросил Ари.

– Еще как! Это же единственные роды, что я принимала в Хьединсфьордюре. Кроме тех людей, там больше никто не жил. Хозяин фермы связался с Оулафсфьордюром по радио – у его жены начались схватки, и он просил меня прийти туда как можно скорее. Он вышел мне навстречу, когда я уже спускалась с горы. Было раннее утро, и поскольку стояла весна, то уже светало – не то что зимой. Сейчас бы я, конечно, на такую прогулку не решилась, – усмехнулась Бьорг. – Однако с тех пор, как построили туннель, я пару раз бывала в Хьединсфьордюре и, честно говоря, получила от тех поездок удовольствие. У меня ведь и водительские права есть, так что еще потихоньку езжу на своей «ладе». Она служит мне бог знает сколько лет. А раньше у меня был «москвич», но тот уже давно приказал долго жить, – улыбнулась Бьорг.

Ари отправил в рот очередной кусочек блина, настроившись на дальнейший рассказ о том, что было в Хьединсфьордюре. Бьорг же, казалось, ждала наводящих вопросов от него или от Кристины.

– А вы не заметили чего-либо странного или необычного? – поинтересовался Ари.

– Нет, не припоминаю. Они, разумеется, были очень взволнованы, что вполне объяснимо, но сказать, что у меня сформировалось о тех людях какое-то мнение, не могу. До этого я ведь не была с ними знакома, да и после мы не встречались. В те дни путь от Оулафсфьордюра до Сиглуфьордюра считался неблизким, тесных связей между нами не было. У сиглуфьордюрцев был свой уклад жизни, а у нас – свой. Но это раньше – сейчас-то времена другие…

– Значит, роды прошли хорошо? – спросила Кристина.

– Нет, роды были тяжелыми. Роженица оставалась в постели целый день, так что я вернулась домой только на следующие сутки, – вздохнула Бьорг.

– Необычно, наверно, оказаться ночью в таком глухом месте, – предположила Кристина.

– Да нет, в нашей работе к чему угодно привыкнешь. А посетить Хьединсфьордюр мне было интересно, тем более что день выдался такой погожий. Вот вы спросили, не заметила ли я чего-то странного, – обратилась она к Ари. – Сейчас я припоминаю: до того как я там очутилась, фьорд представлялся мне унылым и каким-то бесцветным. Но это оказалось не совсем так. Сам по себе он был очень живописным, наполненным солнечным светом. И, только войдя в дом, я ощутила какой-то дискомфорт – там царила мертвая тишина, которая буквально давила на уши. В этом и заключалась странность. Не скрою, что мне там сразу не понравилось.

Перед мысленным взором Ари встали развалины того самого дома, которые являли собой зловещую картину, особенно с ближнего расстояния. Если Йоурюнн наложила на себя руки, страдая от депрессии (а на это многое указывало), возможно, что не сам фьорд оказал на нее такое пагубное влияние, а скорее именно дом и люди, которые в нем жили.

– Как ни странно это звучит, но там мне не хватало музыки, – внезапно сказала Бьорг и, поднявшись с места, подошла к старомодному проигрывателю, что находился в углу комнаты. Пластинок нигде не было видно, но, когда Бьорг подняла крышку проигрывателя, оказалось, что на его диске уже стоит пластинка. Она опустила на нее иголку, и по гостиной поплыли звуки медленной английской песни военных лет.

– Вера Линн?[13] – спросила Кристина.