Очень похоже на протестантов в католических государствах в XVI и XVII вв., тайком читавших запрещенную (в переводе на родной язык) Библию под страхом приблизительно таких же наказаний и ставших, в результате, более грамотной и более читающей частью населения, чем католическое большинство. Это — не единственный пункт сходства старообрядцев с протестантами, которое, впрочем, не касалось вероучения. В вероучении старообрядчество всех толков (для которого важнейшим было отеческое предание) было и есть, скорее, антагонистично протестантизму всех толков (для которого важнейшим было Писание). Православная же часть русских мирян разделилась на два неравных слоя: огромное большинство оставалось на уровне грамотности, равном нулю (о чем беспокойство светских и духовных властей до середины XIX в. было тоже нулем, а после было очень близко к нулю), а незначительное меньшинство — верхи — овладело — более или менее — грамотностью (текстовой и музыкальной) французской, а небольшое интеллигентное меньшинство этого меньшинства, связанное с Германией или — чаще — Остзейским краем семейными или профессиональными узами, — и немецкой. Это «расчетверение» русской книжной культуры имело важное значение для последующих событий.
(Может показаться (но лишь на первый взгляд), что расслоение высшего класса русского читающего общества на франкоговорящую и немецкоговорящую часть — факт незначительный. На деле же после судьбоносного для России 1892-го года, когда была заключена секретная русско-французская военная конвенция и огромный тяжелый «корабль» — Россия стал медленно, но верно разворачиваться лицом к новому союзнику — Франции (этот разворот продолжился до 1914 г. и завершился тем, что и планировали все французские правительства — вступлением России в союзе с Францией в долгожданную войну против Германии), некоторое значение имело количество русских интеллигентных людей, связанных с Германией и их влияние на русскую политику. То и другое, если было бы достаточно велико, могло бы предотвратить вхождение России в Антанту, мировую войну и русскую кататрофу. Но то и другое оказалось недостаточным и случилось то, что случилось).
Как похоже «расчетверение» на «четвертование»! — это сходство очень выразительно; нелегкими и даже, можно сказать, жестокими стали после середины XVII в. судьбы русской культуры. Одна из причин этого — «Никоновы» реформы.
Менее важным, но более, так сказать,