Раскол во времени

— Значит, это нечто новое? Идея того, что вы делаете? Сопоставление оружия с ранами и тому подобное.

Он смеется, и этот звук пугает меня. Когда я бегло оглядываюсь, он сильно отличается от человека, которому я служила последние два дня. Он расслаблен и спокоен, поглощен своей работой и забывает, что его ученик — лишь слуга. Более того, женского пола. Или, может быть, мое суждение несправедливо, и это не столько забывчивость, сколько безразличие. Мне интересно, и это, кажется, все, что имеет значение.

— Нет, — говорит он. — Это совсем не ново. У меня есть книга о таких научных исследованиях из Китая тринадцатого века, и она даже не первая в своем роде — только первая сохранившаяся.

— Серьезно?

Это очень современное восклицание должно заставить его поднять взгляд в удивлении, но его глаза только весело блестят.

— Что шокирует тебя больше, Катриона? Что наука такая древняя? Или что это не изобретение великой Британской империи?

— Что она такая древняя, — честно отвечаю я.

Когда я говорю это, его кивок жалует мне балл за то, что я не попала в ловушку колониалистского мышления. Именно тогда я замечаю оттенок его кожи. О, я, очевидно, и раньше заметила. Когда мы впервые встретились, я заметила, что он темнокожий, что ничем не отличалось от наблюдения о его росте или цвете глаз. И все же я не притормозила, чтобы осознать, что цветные люди здесь могут быть менее распространены. Я уверена, что они не так редки, как можно было бы предположить по голливудским историческим драмам, но все же это еще не в эпоха легких путешествий и иммиграции.

Каково было бы быть цветным человеком в викторианской Шотландии? Хуже, чем в современном Ванкувере, я полагаю, и даже в нем это не всегда легко, как я знаю от друзей. Как к нему относится внешний мир? Как Катриона относилась к нему? Мне нужно иметь это в виду. Если он кажется холодным или отстраненным, на это может быть причина. Однако сейчас он расслаблен, увлечен темой, которая явно его интересует.

Я продолжаю:

— Если эта наука такая древняя, почему мы еще не знаем всего этого? У нас было пятьсот лет, чтобы разобраться.

Снова эта едва заметная улыбка:

— Возможно, мы знаем, просто не в этом уголке земного шара. Или, может быть, потребность в этом возникла относительно недавно, по мере развития нашей судебной системы.

— Или потому что адвокаты становятся лучше, и полиции нужно усерднее работать, чтобы доказать свою правоту.

Его смех внезапный и резкий:

— Достаточно верно.

Я листаю блокнот.

— Значит, это для полицейской работы. Обследование следов орудия.

— Среди прочего. А теперь, пожалуйста, обрати внимание на повреждения под его ногтями.

Я наклоняюсь вперед, чтобы разглядеть темные синяки там, где ногти отделились от ложа. Я вздрагиваю:

— Его пытали.

— Пытали?

Услышав его тон, я отстраняюсь.

— Я имею в виду, возможно, кто-то сделал это с ним в качестве метода извлечения информации, подложив что-то ему под ногти. Было бы очень болезненно. Кажется, я слышала что-то подобное. Где-то.

— Я осведомлен о твоем происхождении, Катриона. Моя сестра рассказала мне всю историю. Я понимаю, что ты могла сталкиваться с подобным в своих криминальных кругах, так что не нужно лукавить.

Криминальные круги? Что ж, у тебя действительно интересное прошлое, Катриона.

Я киваю, опустив взгляд.

— Да сэр. Ну, тогда могу ли я предположить, что этого беднягу пытали?

— Можешь, тем более потому, что пытка объяснила бы это, — он открывает рот жертвы, чтобы показать отсутствующий зуб, десна все еще разодранная. — Врач, производивший вскрытие, предположил, что он был выбит в результате удара, но я не вижу никаких признаков травмы головы. Извлечение кажется наиболее вероятным. Я слышал о том, что его использовали при пытках во время войны, но не установил связи. Спасибо, Катриона. Теперь, если зуб был удален, то должен был быть использован какой-то инструмент. Давай внимательнее посмотрим на десны на наличие признаков этого.

И он продолжает, довольно живо осматривая жертву и размышляя о том, как мог быть удален зуб. Я делаю заметки, издаю должные звуки и посылаю еще больше извинений бедной Катрионе, которая вот-вот вернется и обнаружит, что от нее ожидают не только умения читать и писать, но и слушать не моргнув глазом о том, как ее работодатель размышляет о методах пыток.

— Вам нужно передать все это детективу Маккриди, — говорю я, когда он заканчивает осматривать рот и руки. — Это жизненно важная информация для раскрытия преступления.

— Это? Я не уверен, Катриона. Мы не знаем, чем пытали беднягу, так что это не поможет детективу Маккриди.

— Это поможет, потому что доказывает, что это не случайная жертва, — говорю я. — Его убийца хотел получить от него информацию.

Грей хмурится:

— Почему это?

Сначала я колеблюсь, а затем решаюсь. Что ж, вложил пенни, вложи и фунт: