Всю вторую половину дня с первого уровня квартиры Шерстневых неслись крики и хохот; чтобы не соскучиться, Шура и ее гости на полную громкость включили визгливую эстрадную музыку. Временами до Риты доносился нестройный хор – девицы подпевали особо полюбившимся музыкальным композициям; при этом каждая из них старалась перекричать остальных, и результаты этой несогласованности было по меньшей мере противно слушать. Чем занималась под этот шум веселая компания, Рита предпочитала не думать. Сначала девушка хотела махнуть на все рукой и поехать в город, но затем вспомнила, что мама так и не дала ей наличных денег, а просить у Анны Осиповны Рите не хотелось. Чтобы восстановить душевное равновесие, девушка пошла на теннисный корт, но то ли сказалось отсутствие тренировок в последние дни, то ли Рита была настолько выбита из колеи, но игра не задалась. Разумеется, инструктор старался не замечать промахов Риты, но сама-то девушка прекрасно понимала, что таких мячей постыдился бы и новичок, впервые взявший в руки ракетку. Вдобавок на корт заявился Матвей – он не играл, а просто стоял в сторонке и с усмешкой поглядывал на мучительные попытки Риты отбить хотя бы одну подачу. Рита просто сбежала от него. Зайдя домой и переодевшись, отправилась в зимний сад; приближался вечер, на улице стало свежо, и по вымощенным розовой и сиреневой плиткой дорожкам, огибавшим группы тропических растений, прогуливались многие обитатели кондоминиума. Рита остановилась возле коллекции орхидей, но тут девушку обнаружила Инна Аркадьевна.
– Ну что говорят врачи? Наш дорогой Геннадий Иванович умрет? – бесцеремонно поинтересовалась она.
– В милосердии вам не откажешь, – отпарировала Рита.
– Ха, вы только послушайте! Да разве вам не ясно: ваш батюшка задумался о том, какого зятька вы изволили ему подобрать... Естественно, отвлекся от дороги – и вот результат! Так что вы и ваша распущенность виной всему, лапочка моя! И вы еще рассуждаете о милосердии...
– Интересная теория, – сквозь зубы процедила Рита, еле удерживаясь от того, чтобы не ударить мерзкую сплетницу ракеткой.
– Ну почему же теория! – не смутилась женщина. – Это святая истина.
– Сами додумались?
– Об этом весь дом говорит.
– С вашей подачи, разумеется.
– Вы, кажется, позволили себе намекнуть на то, что я разношу сплетни? – всерьез оскорбилась Инна Аркадьевна.
– Ну почему же намекнуть!
– Что вы себе позволяете! Мария Семеновна, нет, вы слышали! – возопила Инна Аркадьевна, в поисках поддержки обращаясь к прохаживавшейся неподалеку Блиновой.
– Слышала, – обернувшись к возмущенно размахивавшей руками Инне Аркадьевне и напряженной, словно натянутая струна, готовой к новому отпору Рите, подтвердила Блинова. – Вы, Риточка, молодец!
– Как... что? – Инна Аркадьевна явно не верила собственным ушам.
– Вам давно пора было показать ваше место! – гневно сказала сплетнице Мария Семеновна. – Просто поразительно: лезете всюду, сочиняете мерзости и распространяете их...
Инна Аркадьевна, к удивлению Риты, заливаясь настоящими слезами, покинула место стычки.
– Почему она плачет? – удивленно спросила Рита подошедшую Марию Семеновну.
– Не любит правды, – хладнокровно ответила Блинова. – К тому же поняла, что вы под моей защитой, а я ей не по зубам! Риточка, я хочу вам сказать, что не верю ни одному слову из того, что болтает про вас эта сорока! А эта история с вашим папой... Какой ужас! Что говорят врачи?
– Мама увезла папу на операцию в Швейцарию, – чуть расслабившись, грустно сказала Рита.
– А, в «Нойзенбах-клиник»? Одна моя знакомая делала там липосакцию... Как же, знаю. Подожди, выходит, вы с Александрой остались одни?
– Продержимся несколько дней, – неохотно ответила девушка, отнюдь не желавшая посвящать соседку в творившиеся дома безобразия.