Глава 21
– Просыпайся! – слышу я грубый голос, и меня обдает чем-то холодным.
Мокро. Ведро воды?
Я выбираюсь из черноты в серость, начинаю медленно ощущать свое тело и тут же жалею об этом. Все болит. Руки за спиной. Пытаюсь повести ими, но не выходит. Связаны. Голова моя падает на грудь. Я сижу… на стуле? Чья-то рука хватает меня за волосы и отдергивает голову назад. Притвориться мертвой? Но какой смысл оттягивать неизбежное? Я открываю глаза.
– А, наконец-то… Кайла, не так ли? Отвечай!
– Нет, – говорю я, и голос у меня сиплый и какой-то чужой. Во рту пересохло. Кто такая Кайла? Я напрягаю свой затуманенный мозг.
Люси, девочка. Это был сон, сон о прошлом. Но сейчас я Рейн, разве нет?
– Это точно она, – произносит второй голос, чуть более тихий.
– Но она не может врать с этой хренью в крови.
– Кто ты? – орет первый голос.
Ага. С сывороткой правды можно совладать, если веришь в то, что говоришь. Я – Рейн. Но я также и Кайла.
– Кайла, – отвечаю я. – Да, я Кайла.
– Умница.
Орущий голос перемещается назад, мне за спину, и теперь я слышу тот, что потише.
– Значит так, Кайла. Сейчас я задам тебе несколько вопросов, идет?
– Конечно, – говорю я. – Валяйте.
– Я слышал, ты любишь рисовать.
Смотрю на него, не мигая.
– Ну?..
Делаю озадаченное лицо.
– Это был вопрос?
– Ох, прости, ты совершенно права. Ты любишь рисовать?
– Да.
– Я слышал, ты любишь рисовать Новую Лондонскую больницу. Где тебя зачистили. Это правда?
Я сосредоточенно хмурюсь. Я не люблю рисовать больницу, просто чувствую, что должна. Ага.
– Нет, – отвечаю я.
Он бросает взгляд на кого-то сзади.
– Будь поконкретней, – произносит третий голос.
– Ты вчера рисовала больницу?
Я не могу придумать, как уйти от ответа. Это был рисунок не то чтобы больницы, а всего лишь коридора внутри нее. Мое лицо проясняется.
– Нет, – говорю я.
– Вколоть ей еще?
– Еще одна доза вырубит ее.
– Давайте попробуем что-нибудь более… действенное. – Еще один голос.
Передо мной появляется лицо. Один глаз закрыт, заплыл. Он дотрагивается до моей брови.
– Хотел бы я сделать с тобой то, что ты сделала со мной. Хотел бы я знать, как Зачищенная научилась так драться. – Он обводит мой глаз пальцем, словно отмечая место для удара, и я чувствую дурноту.
Где-то сзади открывается дверь, ощущается движение воздуха. Тот, что рядом со мной, вытягивается в струнку.
– Сэр! – почтительно отчеканивает он.
Слышатся еще какие-то голоса, но каша в голове мешает мне различать их. Я не могу сконцентрироваться, я хочу спать.
Чей-то холодный голос перекрывает все остальные. Что-то в нем мне знакомо, но никак не могу вспомнить, кто это. Он приказывает оставить меня в покое. Шаги удаляются. Тишина. Глаза мои закрываются.
Когда я снова прихожу в себя, то уже лежу. Голова моя – что футбольный мяч в самый разгар игры.
Не шевелись. Слушай.
Но слушать нечего. Тиканье часов, больше ничего. Я настороженно открываю глаза.
Кабинет. Письменный стол. Я на диване у стены напротив стола. За столом сидит лордер в сером костюме, перед ним нетбук. Он поднимает на меня взгляд, замечает, что глаза у меня открыты.
– Вижу, ты проснулась.
Его лицо забыть невозможно. Тонкие губы, словно кожу просто разрезали ножом, чтобы сделать рот.
Коулсон.
Значит, это его голос я тогда слышала. Все тело болит, но руки и ноги, кажется, функционируют. Никаких серьезных повреждений. Я дотрагиваюсь до лица вокруг глаза: все цело.
– Прими мои извинения. – Коулсон качает головой. – Все должно было пройти не так. Не волнуйся, мы проведем расследование, и виновные будут наказаны.
– Не понимаю…
– А я тебе сейчас все объясню, Кайла. Дело обстоит так: я уже некоторое время присматриваю за тобой. Ты занимаешься тем, чем тебе заниматься не следует. Такое поведение Зачищенной вызывает крайнюю обеспокоенность. – Он снова вздыхает. – Ты же знаешь, мы очень хотим, чтобы у вас все получилось. Чтобы вы воспользовались своим вторым шансом. Конечно, мой интерес к тебе возник после того, что произошло с Беном Никсом. С «пилюль счастья», которые он принимал. Ты, вероятно, тоже принимала их, иначе не смогла бы перенести то, что случилось сегодня, – давно бы уже потеряла сознание.
Я ничего не говорю. При упоминании имени Бена чувствую, как сердце сковывает холод.