Расколотая

– Когда папа возвращается? – спрашиваю я. До меня вдруг доходит, что его нет уже довольно-таки долго. Он всегда много ездит по работе: устанавливает правительственные компьютеры по всей стране. Но обычно хотя бы пару дней в неделю дома бывает.

– Возможно, какое-то время мы его еще не увидим.

– Почему? – спрашиваю я, стараясь скрыть облегчение, которое испытываю в душе.

Мама встает, моет наши чашки.

– Ты выглядишь уставшей, Кайла. Почему бы тебе не вздремнуть перед ужином?

Разговор окончен.

Ночью меня осаждают путаные сны: не то я бегу, гонюсь за кем-то, не то за мной кто-то гонится. Проснувшись, должно быть, раз уже в десятый, я ударяю кулаком по подушке и тяжело вздыхаю. Потом вдруг настораживаюсь, когда до моего слуха доносится какой-то тихий звук – хруст, – идущий снаружи. Быть может, в этот раз я наконец-то проснулась уже не из-за сна?

Прокравшись к окну, я осторожно отодвигаю занавеску. Поднявшийся к ночи ветер гоняет по саду листья. Деревья как-то разом стали казаться голыми после вчерашней бури. Оранжево-красные всполохи мелькают в воздухе, кружат вокруг припарковавшейся у дома темной машины.

Дверца машины открывается, из нее выходит женщина. Длинные волнистые волосы падают на лицо. Я охаю. Неужели это возможно?

Закрывая дверцу, она отбрасывает волосы рукой, и я окончательно убеждаюсь: это миссис Никс, мама Бена.

Я с силой стискиваю край подоконника. Зачем она приехала?

Сердце молотом стучит в груди от вспышки безумной надежды: быть может, у нее есть новости о Бене! Но надежда тут же бесследно тает, когда я вижу в лунном свете ее лицо – бледное, изможденное. Если у нее и есть какие новости, они отнюдь не радостные. Я слышу, как под ногами ее хрустит гравий, потом раздается тихий стук в переднюю дверь.

Возможно, она пришла узнать, что случилось с Беном, что такого я сделала. А может, собирается рассказать маме, что я была там перед тем, как его забрали лордеры. Воспоминания болезненной вспышкой ослепляют мозг: Бен в агонии, стук в дверь, когда неожиданно вернулась его мама. Я сказала ей, что нашла его с уже сорванным «Лево» и…

Стук в дверь. Ей пришлось отпереть дверь, чтобы войти. Я сказала ей, что обнаружила его уже таким, но она не могла не понять, что я соврала. Иначе как бы дверь оказалась запертой, когда она пришла?

Ей открывают, и до меня доносится невнятное бормотание.

Мне нужно знать.

Я на цыпочках крадусь по комнате, выхожу на лестницу, потом как можно тише, по одному шажку, начинаю спускаться. Прислушиваюсь.

Слышен тихий свист чайника, приглушенные голоса на кухне. Еще шажок, еще.

Что-то касается моей ноги, и я вздрагиваю, едва не вскрикиваю, пока до меня не доходит, что это Себастиан. Он трется о ноги, мурлычет.

«Пожалуйста, тише», – мысленно молю я. Наклоняюсь, чтобы почесать его за ушами, но при этом ударяюсь локтем о высокий стол.

Замираю, затаив дыхание. Шаги приближаются! Ныряю в темный кабинет напротив.

– Это всего лишь кот, – слышу я мамин голос, затем какое-то движение, тихое «мяу». Шаги удаляются обратно в кухню, потом со щелчком закрывается дверь. Я прокрадываюсь назад в коридор, чтобы послушать.

– Сожалею насчет Бена, – говорит мама. До меня доносятся звуки отодвигаемых стульев. – Но вам не следовало приходить сюда.

– Пожалуйста, вы должны помочь.

– Не понимаю. Как именно?

– Мы испробовали все, чтобы узнать, что с ним случилось. Все. Нам ничего не говорят. Я подумала, вы могли бы… – Голос ее стихает.

У мамы есть связи. Политические. Отец ее, до того, как его убили, был премьер-министром с лордеровской стороны Коалиции. Может ли она помочь? Я жадно прислушиваюсь.

– Мне очень жаль. Я уже пыталась – ради Кайлы, – но словно в стену уткнулась. Так ничего и не выяснила.

– Я просто не знаю, куда еще обратиться. – До меня доносятся ее тихие всхлипывания. Она плачет. Мама Бена плачет.

– Послушайте меня. Ради вашей же пользы вы должны прекратить расспросы. По крайней мере пока.

Я понимаю, что это глупо и бессмысленно, но ничего не могу с собой поделать: к глазам подступают слезы, в горле встает ком.

Мама пыталась узнать, что случилось с Беном. Ради меня. Она не рассказывала мне, потому что так ничего и не узнала. Она сильно рисковала, так как расспросы обо всем том, что имеет отношение к лордерам, опасны. Смертельно опасны.

Да и мама Бена сейчас рискует не меньше!

Когда они начинают прощаться, я тихо ретируюсь в свою комнату. Облегчение от того, что мама Бена не рассказала моей, как нашла меня тогда с Беном, смешивается с печалью. Она испытывает то же, что и я: чувство потери.

Бен был их сыном больше трех лет, с тех самых пор, как его память стерли. Он рассказывал мне, что они были близки. Меня так и тянет побежать к ней, разделить с ней эту боль, но я не осмеливаюсь.