Расколотая

Распорядитель выступает вперед. Мы перед камерой рядом с ним, прямой эфир еще идет. Он благодарит маму, начинает объяснять дальнейший регламент. И я еще могу отпустить ее руку и залезть к себе в рукав. Время есть. Секунды растягиваются, каждая кажется вечностью.

Думай.

Вырезать сердце у лордеров, так сказал Катран, повторяя за Нико. Узнаю его слова.

Нам нужна широкая поддержка – снова Катран. Но разве можно достигнуть ее, убив маму, дочь героя лордеров? Зияющая дыра в этой логике разверзается передо мной. Это может возыметь противоположный эффект, отвернуть людей от нас. Наверняка Нико это понимает.

Нико говорит, мы должны бить по лордерам везде, где можем, любыми средствами показывать их уязвимость…

Нет.

Я отгоняю их слова прочь. Сейчас, здесь только я, я одна, и я решаю здесь и сейчас: я не та, кем была или кем меня хочет видеть Нико. Я чуть не вскрикиваю вслух, когда до меня доходит: я сама выбираю, кем мне быть.

Как мама. Она – это все те решения, которые она принимает. Она сделала то, что считала правильным: подошла к самой черте, но не переступила ее. Чтобы защитить нас.

Я не могу сделать то, чего хочет от меня Нико.

И не сделаю.

Камера выключается. Слишком поздно. Слишком поздно говорить то, что она должна была сказать.

Слишком поздно мне делать то, что я никогда бы не смогла.

– С тобой все в порядке, Кайла? – спрашивает мама. – Ты такая бледная.

– У меня болит голова, – говорю я истинную правду. Люди уже стеклись в Большой зал на чай с пирожными. Несколько знакомых лиц, но большинство – нет. И лордеры повсюду: настороженные глаза, которые теперь будут пристально следить за мамой.

Внутри меня все смещается, дрожит. Она не смогла сделать ничего, что подвергло бы нас опасности. Я тоже не смогла причинить ей боль. Все эти чувства – ловушка? Привязанности, которые встают на пути нашей преданности, сказал бы Нико. Он ошибся насчет меня: я не смогла этого сделать.

– Поезжай домой, если хочешь, – говорит мама. – Тебе необязательно оставаться на вторую церемонию. На самом деле ты нужна была здесь только для первой, семейное фото и все такое. – Она закатывает глаза, жестом подзывает Кэма.

– Почему бы вам двоим не уйти сейчас?

– Конечно, – отзывается он. – Этот костюм такой колючий. Пошли, Кайла.

Нам говорят идти за распорядителем: вдоль коридоров, через двери. Через лужайку к стоянке, где осталась машина Кэма.

Пока мы идем, я лихорадочно соображаю. Что будет теперь? Нико говорил, что атаки СК были приурочены к маминой речи о том, что лордеры похитили ее сына, или к ее смерти. Ни того, ни другого не произошло. Все отменилось?

Нико страшно разозлится на меня за мой провал. Я вздыхаю. Не просто разозлится, он будет в бешенстве. Мне конец. Может, Катран попытается остановить его. Но…

Катран. Он сказал, нападения назначены на время подписания договора: вторая церемония. Нико говорил – первая. Может, я чего-то не поняла? Я хмурюсь про себя. Нет, я уверена, что все именно так. Что там сказал Катран? Атаки и убийства назначены на одно время – время второй церемонии, а она начнется в четыре.

Убийства… включает ли это и убийство доктора Лизандер?

Боль вяжет узлы в животе.

Мы уже у машины Кэма, садимся. Служащий делает нам знак подождать. Еще один правительственный лимузин приближается по подъездной дороге, мотоциклы спереди и сзади. Он останавливается, дверь открывается. Мы мельком видим растрепанные светлые волосы, прежде чем охранники обступают премьер-министра, скрывая его из виду. Они поднимаются по ступенькам в особняк. Как только двери закрываются, нам сигнализируют, что можно ехать.

– Ты упустила свой шанс познакомиться с премьер-министром, – говорит Кэм, когда мы направляемся по подъездной дороге к воротам. Я не отвечаю. – Что случилось? – спрашивает он.

Я качаю головой, закрываю глаза, кладу голову на спинку. Все эти события вытеснили из моих мыслей доктора Лизандер. Или, может, я просто старалась не думать о том, что с ней будет.

Все это время, даже когда я не понимала, что она делает, она защищала меня. Вплоть до фальсификации истории болезни. Она нарушала правило за правилом, рассказывая мне то, что я хотела знать. И самое большое из этих нарушений – встреча со мной вне больничных стен. Нико сказал, что я для нее как дочь, которой у нее никогда не было. Да, она часть этого режима, который я ненавижу. Но из-за меня ее охранник мертв, а сама она узница.

Доктор Лизандер – часть моей семьи в том смысле, который имеет значение. Она, как мама, защитила бы меня, если бы могла.

Мне вспоминаются мамины слова, которые она сказала мне дома: «заботиться о тех, кого любишь, кто рядом с тобой здесь и сейчас».

Я бросаю взгляд на часы: 2.20

– Кайла?

– Кэм? Помнишь, ты говорил, что, если можешь чем-то помочь, мне нужно только попросить?

– Конечно.

– Ты можешь очень быстро отвезти меня домой, чтобы я переоделась? А потом подбросить меня в одно место. Но самое главное, никаких вопросов.

Он ухмыляется и жмет на газ.