– Да, подумала. Но забыть о прошлом можно будет лишь тогда, когда амнезия случится у всех. Ты что-то помнишь. Моя сестра что-то помнит. Мои родители что-то помнят. И твои воспоминания влияют на твое ко мне отношение. Даже Фелисити и Кайлом движет то, что я когда-то им сделала.
Это ужасно.
– Да и нет. Не понимаю, зачем это Кайлу. Но готов поспорить, что он что-то получит от Фелисити. Вы с Кайлом даже не были знакомы. Не посещали общие занятия и никогда не пересекались в компаниях. Ты была слишком занята. Если не сидела на уроках, то вкалывала. Черт, да ты даже иногда сбегала из школы, чтобы поработать!
– Правда?
– Правда. – Внутри у меня все переворачивается. Ложь, которую я когда-то говорил, грехи, которые я пытался спрятать – надо рассказать обо всем этом прямо сейчас. Я подзываю ее пальцем. – Иди сюда.
– Зачем? – спрашивает Хартли, но придвигается ближе, и наши ноги касаются друг друга.
– Мне нужно будет держать тебя за руку, чтобы пройти через это. – Я совсем не шучу, но улыбаюсь, как могу, чтобы не напугать ее.
Я вытягиваю руки ладонями вверх и жду. Она смотрит на них, потом поднимает глаза на мое лицо, гадая, что такого я хочу ей рассказать. Когда ладони Хартли ложатся на мои, я чувствую, как они дрожат, и крепко сжимаю ее пальцы, желая прижать к себе ее всю.
– Я не очень хороший человек, – начинаю я, стараясь смотреть прямо на нее и не отвести взгляда, как какой-то малодушный слизняк. Это тяжело, особенно потому, что сейчас в ее прекрасных глазах замечаю нежность и тепло, которые в любую минуту могут смениться отвращением.
– Я не очень хороший человек, – повторяю я. Ладони начинают потеть. Я уже жалею, что решил держать ее за руки. Почему я так волнуюсь? Почему мне так важно, что она подумает обо мне? Я отпускаю ее, но Хартли ловит мои руки и тянет обратно.
– Нет.
– Почему нет? – охрипшим голосом спрашиваю я.
– Потому что мне нужно будет держать тебя за руку, чтобы пройти через это. – Уголки ее губ приподнимаются. Она придвигается еще ближе, ногами прижимаясь к моим ногам, наши сцепленные руки лежат у нее на коленях. – Я не хочу знать о прошлом, если оно причиняет тебе боль. Не рассказывай, если для тебя это слишком тяжело. По-моему, мы оба пережили столько боли, что хватит на всю оставшуюся жизнь.
Было бы хорошо умолчать, но мы никуда не продвинемся, если я не буду полностью честен с ней, поэтому собираюсь с духом и начинаю рассказ. О том, как подставил Фелисити, согласившись стать ее бойфрендом, а на следующий день обращался с ней, как с куском дерьма. Как переспал с девушками своих братьев, потому что они были самым вкусным запретным плодом. О том, как мне нравилась Элла, потому что она сильно напоминала мою маму, и о том, что когда целовал ее в клубе, то знал, что Рид ревнует, и наслаждался моментом, потому что мне нравилось причинять боль другим. О том, как моя мать покончила жизнь самоубийством и что это моя вина.
Когда я умолкаю, у меня болит горло, а глаза покраснели. Хартли уже больше не держит меня за руки. Я лежу на полу, положив голову ей на колени. Не знаю, как так получилось, но я не хочу никуда уходить – никогда. Она гладит пальцем мой лоб, и это должно успокоить меня, но мой член проснулся и напоминает, что его уже давно, чертовски давно никто не касался.
Поэтому, когда Хартли наклоняется и ее волосы, словно занавес, ниспадают мне на лицо, закрывая нас от всего мира, я не двигаюсь с места. А когда она своими губами касается моих, не отталкиваю ее и целую в ответ. Затем обхватываю за голову и переворачиваю, чтобы она оказалась подо мной, собираю в кулак длинные пряди волос и тяну за них, пока она не открывает рот.
Когда Хартли запускает пальцы в мои волосы и касается языком моего нёба, электрический разряд пронзает меня от языка до члена. Мы словно опять на вершине колеса обозрения, только в этот раз не вращаемся по кругу. Наша кабинка улетает в темную ночь, подсвеченную огнями парка аттракционов.
Но одного поцелуя мне недостаточно. Она была одинока? Я, черт побери, тоже был одинок с самой маминой смерти и с болью в сердце смотрел, как моя семья делится на группы, в которых мне нет места. В душе я страдал, но пытался всегда улыбаться, боясь, что если позволю холодному мраку выскользнуть из коробки, в которую запрятал его, то кончу так же, как мама.
Я перекатываюсь на спину, подхватываю Хартли и подтягиваю к своему бедру. Она делает остальное и вот уже сидит на мне верхом, раздвинув ноги. Ее губы соленые и сладкие одновременно, а рот мягкий и влажный. В голове пульсирует кровь, и мой член вопит о более тесном, более приятном контакте. Пальцы впиваются в ее аппетитную попку, и я тяну ее на себя. Теперь мы словно одно целое.