— Внутри и вокруг Беферлика около тысячи датчан и англичан, — сказал он. — Это лучшие воины и хускерлы. Еще пять тысяч ждут на своих кораблях в болотах со стороны Хамбера.
— То есть всего шесть тысяч?
Мы не могли надеяться победить такою большую армию, разве что в чистом поле, где можно было пустить в ход всю мощь нашей кавалерии, да и тогда это была бы задача не из простых.
— Да, господин. И еще…
— Что еще?
— Новости, которые вас заинтересуют, хотя, возможно, не обрадуют.
Я был не в настроении разгадывать загадки.
— Валяй.
— Только если вы поклянетесь сохранить мне жизнь.
При других обстоятельствах я посмеялся бы над его наглостью, но в тот момент был слишком заинтригован тем, что он собирался предложить мне.
— Клянусь, — сказал я. — Теперь говори.
Он помедлил, как будто не очень верил в мое обещание, но, видимо, сообразил, что его молчание так или иначе обернется для него смертью.
— Когда Эофервик пал, были взяты заложники, — ответил он.
— Я знаю. Кто они?
— Их было пятеро, только им удалось пережить сражение. Двое из них с основной частью флота в Хамбере.
Он назвал мне имена кастеляна Гилберта, человека, с которым с поссорился еще много лет назад, и его женщины по имени Ришильдис. Затем он остановился.
— А остальные?
— Их доставили в Беферлик.
С каждой минутой я становился все нетерпеливее.
— Их имена, — приказал я. — Назови их имена.
Что-то смущало Рунстана, как будто он не хотел выдавать свою последнюю тайну, но знал, что должен говорить ради спасения жизни. Я видел, как он сглотнул комок в горле, и догадался, что он собирается сказать.
— Остальные трое: ваш господин Роберт Мале, его сестра Беатрис и их отец Гийом, виконт Эофервика.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Они были живы. В руках врага, человека, которого я поклялся убить, но тем не менее, живы.
В течение нескольких минут я не находил, что сказать, просто стоял, как вкопанный, с приоткрытым ртом, в то время как мысли кружили в моей голове, а в душе не чувствовалось ни проблеска надежды. Наконец, я услышал, как Уэйс настойчиво повторяет мое имя и спрашивает, что сказал англичанин. Каким-то образом мне удалось вновь обрести голос и пересказать все ему.
— Мы должны взять его с собой, — сказал он, имея в виду Рунстана. — Мы должны показать его королю и его советникам.
— Зачем? — спросил я, глядя в широко раскрытые глаза англичанина, который не понимал ни слова из того, что мы говорили.
Возможно, он догадывался, что мы решаем его судьбу, потому что казался довольно сообразительным парнем.
— Чтобы он рассказал им все, что знает, — ответил Уэйс, глядя на меня, как на идиота. — Чтобы мы могли собрать выкуп за лорда Роберта.
— Это не поможет. Разве не понимаешь? Король не собирается платить датчанам ни пенса, чтобы они гребли отсюда. Он не захочет торговаться, он даже не отправит послов на переговоры. — Мой гнев рос, и я уже не мог остановиться. — Он хочет только втоптать их трупы в землю, и ему все равно, сколько крови при этом будет пролито. Если он не хочет даже словом перемолвиться с противником, думаешь, он согласится отдать серебро за жизни Гилберта де Ганда, его любовницы и лорда Роберта с родственниками?
Уэйс не ответил. Он знал, что я был прав. Отец лорда Роберта уже во второй раз за последние несколько лет навлек на себя немилость короля. При всей своей политической проницательности в управлении Эофервиком, он не смог привлечь на свою сторону население графства. Позволив городу пасть под натиском врага не один раз, а дважды, он убедительно продемонстрировал свою несостоятельность. За него не дадут выкупа, и мне казалось маловероятным, что король захочет заплатить за свободу Роберта или Беатрис. Всем уже было известно, что репутация Дома Мале в глазах короля запятнана и, может быть, безвозвратно. Что делать, если он решит, что будет проще вообще избавиться от них? Ибо, если датчане не получат своего серебра, то пленникам придется жизнью заплатить за скупость короля.
Я не мог этого допустить. Нельзя было рисковать жизнью моего лорда и его семьи в ожидании, что король образумится. Дому Мале я был обязан своей славой, землей и в некоторой степени жизнью. Много месяцев назад я принес торжественную клятву не только Роберту, но и его сестре.
Беатрис. Несмотря на все наши разногласия, я все же любил ее когда-то, или думал, что любил. Я уже потерял Освинн и Леофрун, и решил любой ценой не допустить новой смерти.
— И что ты предлагаешь нам делать? — устало спросил Уэйс.
И я рассказал ему.
— Это безумие, — заявил Эдо, когда мы вернулись, и Уэйс посвятил его в мой план. — Ты с ума сошел?
— Я принял решение, — ответил я. — И сделаю это либо с вашей помощью, либо без нее.
Эдо издал нечто среднее между смехом и стоном.
— И с какой армией ты собираешься это совершить?
— С теми, кто захочет присоединиться ко мне.
Желающих найдется мало, и мы оба это знали. И все же на обратном пути в лагерь у меня было достаточно времени обдумать мой план, и я понимал, что выбора у меня нет. Располагай я серебром или другими ценностями, люди бы нашлись. Но у меня ничего не было.