Расколотое небо

Для него стало необходимостью вновь и вновь убеждаться, что она существует. Легким прикосновением пальцев гладил он ее лицо, нежно касался лба, изящно вогнутых висков, бровей и бархатистых щек. Она откидывала голову. Ее коже был наизусть знаком путь его пальцев. Благодаря ему, благодаря его губам, глазам и рукам Рита познала себя самое — от теплых пушистых волос, потрескивающих в его ладони, до узких ступней. Он не уставал восхищаться ею, и она знала; ради нее он готов сделать то, чего не сделал бы ни для кого в мире. Он же всякий раз заново убеждался, что она откликается на его любовь всем своим существом.

Как все любящие, они страшились за свою любовь, холодели от равнодушного взгляда, а одно нетерпеливое слово портило им настроение на целый день.

По ночам слабый свет зеленого радио-глазка четко обрисовывал каждый предмет в их комнатушке, и когда они в едином порыве уносились в дальние дали, а потом возвращались и, открыв глаза, обнаруживали все на своих местах, Манфред тихо спрашивал:

— Чего бы ты пожелала сейчас?

— Всегда одного, — отвечала Рита. — Быть единым целым с тобой, дышать единым с тобой дыханием.

— А разве сейчас это не так? — говорил он.

Она кивала. Это было так, пока страстное влечение не оставляло их.

Однажды ночью их разбудила барабанная дробь дождя по крыше. Подойдя к окну, они жадно вдыхали свежий сырой воздух, протягивали руки под холодные струйки дождя, осыпали друг друга брызгами. Их глаза, привыкнув постепенно к темноте, уже отличали черную, тесную громаду домов от хлещущего дождем черного неба и поблескивающей временами реки.

Так высоко, как они, не жил никто. Дождь попадал к ним первым.

— Мне снилось, — начал Манфред, — будто мы плывем с тобой в крошечной лодчонке по улицам какого-то города. Льет проливной дождь. На улице ни души, вода неудержимо прибывает. Церкви, деревья, дома исчезают в пучине. И лишь мы вдвоем покачиваемся на волнах в хрупкой лодчонке.

— И откуда только нагнало на тебя такой сон! — укоризненно сказала Рита.

Они все еще стояли, прижавшись друг к другу, и смотрели в окно.

Вдруг на реке мелькнул огонек, слабенький, но ясно видимый. Рита быстро схватила со стола лампу, высоко подняла ее и стала часто включать и выключать свет.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Манфред.

— Мы с тобой на маяке. Там, далеко в море, качается наша лодка. С нее подают сигнал бедствия. Мы им отвечаем.

Манфред взял у нее лампу, включил свет и тоже высоко поднял.

— Как ты думаешь, достигнет она гавани? — спросил он.

— Непременно.

— А гребцы найдут в затопленном городе людей?

— Да, — кивнула она. — Город не затопило. Просто лодку слишком далеко отнесло от берега.

— Значит, каждый, кто попал в беду, видит наш маяк?

— Да, — сказала Рита, — каждый видит его, если, конечно, хочет.

— И никто больше не погибнет в одиночестве?

— Нет, — ответила она, — никто.

Они погасили лампу. Далекий огонек на реке пропал — утонул или вернулся к родным берегам? Когда они заснули, над ними еще долго шелестел дождь.

Утром светлые капли бежали по тонким телефонным проводам, протянутым мимо их окна на крышу. Одна за другой, одна за другой, все с той же скоростью, все на том же расстоянии, без спешки и без конца.

16

Не прошло и девяти месяцев, как их лодка пошла ко дну. А они оказались на разных берегах. Неужели никто не ответил на их сигналы, не разглядел их беды?

За долгие и словно стертые однообразные недели в больнице Рита проделала огромную внутреннюю работу. Часто, особенно часто, возвращается она мыслями к исходной точке: разве сама она своевременно не увидела опасности? В ее распоряжении нет времени, поэтому она нагромождает мысли между настоящим своим «я» и тем роковым событием и постепенно отодвигает его от себя, Чтобы обозреть от начала и до конца.

Отмечая пятнадцатилетие вагоностроительного завода как народного предприятия, одного из самых значительных в городе, городской совет организовал торжественный вечер для всего коллектива. Случайно празднование пришлось на тог день, когда наконец, впервые за многие месяцы, был выполнен план. По существу, праздновалось именно это событие. Только теперь все осознали по-настоящему, какими трудными были последние недели. Острая жажда света, веселья накопилась в каждом. Городские парикмахеры выделывали чудеса, от самой раздевалки облако ароматов плыло над головами женщин. В непривычной обстановке они осваивались быстрее, чем мужчины, которых стесняли отутюженные темные костюмы.

Манфред долго сопротивлялся приглашению Риты. Он вовсе не годится в принцы-супруги, а приемы к тому же вообще скучны.

— А мне не будет скучно, — возразила Рита. Она тщательно готовилась к вечеру.

У входа, где толпились приглашенные, они столкнулись с Метернагелем и его женой, а когда наконец, пожав десятки рук, вошли в зал, то первым, кого они увидели, был Гансхен. Втиснутый в свой конфирмационный черный костюмчик, стоял он на сверкающем паркете под тысячесвечовой хрустальной люстрой, а рядом с ним хорошенькая, как картинка, задорная девушка, года на два старше его, бросала вокруг игривые взгляды.