Расколотое небо

Когда подъехавший газик прошуршал нишами и остановился поодаль, Васеев сдвинул в сторону висевшую на борту кислородную маску, высвободив место для упора приставной лесенки.

— Ну, что у тебя стряслось! Костер в небе распалил! — Горегляд похлопал Геннадия по плечу и включил подсвет кабины. Бегло осмотрел приборы и панели с рядами выключателей и тумблеров, зачем-то потрогал плоский замок привязных ремней и, довольный осмотром, тихо проговорил:

— Все хорошо, что хорошо кончается, гуси-лебеди! Вылезай на волю! Сильно испугался?

— Немного было, — смущаясь, ответил Васеев. — Растерялся на первых секундах.

— Действовал правильно! Молодец!

Горегляд легко сбежал по лесенке на землю, подошел к столпившимся возле хвоста самолета техникам и, протиснувшись ближе к соплу двигателя, взял у майора Черного карманный фонарик. Повел несколько раз светлым пучком по турбине, скользнул по высокому килю и широкому рулю высоты. Юркий светлячок прыгнул на то место, где размещались топливные баки. Горегляд присел на корточки, постучал крепкой ладонью по обшивке, заглянул в открытый старшим инженером смотровой люк, громко ахнул:

— Ах ты, мать честная! Ты видел? — и подтолкнул Черного, смотревшего в соседний люк.

— Видел, товарищ командир, видел, — недовольно ответил тот.

Олег Федорович Черный не любил, когда его отвлекали от самого важного, как ему казалось, дела. Он уже осмотрел те места, куда Горегляд направил луч карманного фонарика, и причина пожара была ему почти ясна. Черный несколько раз засовывал руку в люк, стараясь нащупать лопнувший топливный трубопровод, из которого, видимо, горючее хлестало внутрь фюзеляжа, но достать его так и не смог.

— Горловину топливного бака смотрел? — спросил Горегляд у инженера.

Стоявшие рядом Муромян и Борткевич замерли и побледнели: при незакрытой горловине или не полностью завернутом маховичке крышки топливо в полете отсасывается из бака, накапливается в фюзеляже и затем воспламеняется под воздействием высокой температуры.

Михаил Борткевич родился и вырос на Могилевщине. Сколько помнит, увлекался техникой. Отец воевал в танковых войсках, а после фронта сел на трактор. И Мишу часто брал с собой, в поле или в мастерские, доверял ему мыть в керосине шестеренки, чистить двигатель… Когда сын подрос, разрешил водить трактор. Из кабины не уходил — сидел рядом, следил, подсказывал.

— Главное в нашем деле — не спешить. Машина, сынок, хоть и не имеет сердца, а чувствует к себе отношение. Сделал кое-как, заспешил, глядишь, стоит в борозде. Не посмотрел вовремя. Машина ухода требует, рук умелых да глаза хорошего.

В армию Михаила провожали всей деревней. На прощание отец сказал:

— Просись в танковые войска. Ты тракторист, тебе сподручнее.

Но военком рассудил иначе: десятилетка, технику любишь, исполнительный — иди в авиацию.

Так Михаил попал после окончания школы младших специалистов к технику Муромяну. Посмотрел при знакомстве и испугался: усищи черные, глаза блестят, голос басовитый! Ох и достанется тебе…

К радости Михаила, техник Муромян оказался человеком не злым, отзывчивым, охотно взялся помогать ему в изучении самолета и двигателя. Они сдружились и работали рука об руку, как братья, вместе до темноты торчали на стоянке, если приходилось менять двигатель, шасси или проводить на самолете регламентные работы.

Северин заметил усердного механика и на комсомольском собрании предложил избрать Борткевича в бюро эскадрильи. У замполита было какое-то, только ему одному известное чувство на хороших людей; он почти не ошибался в своих оценках. Горит парень на работе, любое задание выполняет с огоньком, сам выпускает машину в воздух, летчику помогает. А тот в свою очередь доверяет технику жизнь. Сколько раз видел, как летчики скупо благодарили своих техников… Не ошибся Северин и в Борткевиче. Через год предложил написать рапорт для поступления в авиационное училище.

— Послужишь техником, потом можно и в академию или высшее инженерное училище. Если надо дома посоветоваться, отца с матерью послушать, поезжай.

Мать узнала о желании сына и заплакала. Отец долго ходил по хате, скрипя половицами, курил. К вечеру высказал свое мнение:

— Конечно, колхозу нужны трактористы. Но замена тебе есть, — кивнул на младшего брата. — Через два года на твой трактор сядет. Да и я еще годков восемь — десять поработаю. А вот Родину защищать — это, сын, тебе поручаем. Всей семьей даем наказ: служи честно.

Вернулся Борткевич — и рапорт на стол замполиту. Тот посмотрел, улыбнулся:

— Вот и хорошо. Мы в комитете посоветовались и решили предложить тебе, Михаил, заявление о приеме в партию написать.

Вчера этот разговор был. А сегодня беда стряслась. Позор! Лучший самолет в полку и — пожар в воздухе. Как теперь смотреть в глаза людям? А если бы летчик растерялся? Настоящая беда… Как же так? Неужели недосмотрели? Нет, не может быть. Помнил, что после заправки закрывал горловину. Или это было после первого полета?