Оба замолчали. Действительно, предугадать будущее ни тот, ни другой были не в состоянии. Хотя как раз сейчас это было бы очень кстати.
— Мы сейчас прямо как японцы, — нарушил молчание один из близнецов. — Они тоже, прежде чем начать какое-нибудь дело, сперва обсуждают все, даже самые фантастические препятствия. Вплоть до падения гигантского метеорита или выхода из моря своего страховидного Годзиллы. Мы же не японцы, черт побери!
— Вот именно… — вздохнул второй. — По-русски, на арапа… Но шкуру бегающего еще где-то медведя поделить не забываем. Ладно, утро вечера мудренее. Ты уже не мальчик — сам разберешься…
— Вот именно… — потянулся до хруста в суставах собеседник. — Ну что: накатим по соточке-другой коньяку и на боковую?
— Вот тебе соточка! — кукиш был более чем убедителен. — А вот — вторая. Тебе даже не за руль завтра, а за штурвал. Вот когда вернешься… С удовольствием нажрусь с тобой хоть до поросячьего визга. А до того — сухой закон.
— Понятно, — протянул генерал, только что отчитанный, будто кадет-первогодок ротным воспитателем. Ладно, хоть равным по чину… — Банкет по случаю отбытия отменяется…
— Пакет не забыл?
Работающие вхолостую турбины ревели, словно два могучих урагана, поэтому приходилось кричать прямо в ухо, чтобы хоть что-нибудь можно было расслышать.
— Что?!.. А! Пакет! — Бежецкий похлопал себя ладонью в толстой перчатке по оттопыривающемуся на груди комбинезону. — В надежном месте! Даже если гикнусь там — найдут!..
— Плюнь! — проорал в ответ близнец. — Я тебе дам — гикнусь! Забыл уговор? Если через семь, максимум десять дней ты не возвращаешься — иду я!
— Фигу тебе! — злорадно ответил посланец, пытаясь сложить непослушные пальцы в означенную фигуру. — Не удастся тебе орденок заработать! Все я загребу! И звездочку вторую на погоны — учти! Будешь мне честь отдавать, как генерал-лейтенанту!
— Да хоть фельдмаршалу! Только вернись!.. Ну, все — ни пуха! — Ловко, спиной вперед, генерал сбежал по приставному трапу, который тут же оттащили в сторону поджидавшие внизу техники.
— К черту! — буркнул себе под нос, уже не надеясь, что его услышат, пилот, и колпак кабины плавно опустился, намертво отрезав его от остального мира.
Еще этот мир не покинув, он словно бы и не принадлежал ему больше.
«А-а! Долгие проводы — лишние слезы!..»
В ответ на отмашку дежурного офицера, он поднял руку в перчатке и начал плавно увеличивать обороты двигателя. Движение руки, и самолет легко понесся по бетонке полосы, вздрагивая на стыках плит и выбоинах. Мгновение и…
«Земля — прощай! — мелькнули в голове слова из полузабытого детского мультика. — В добрый путь!..»
11
«А ведь господа жандармы тут не слишком деликатны… Как и везде, впрочем…»
Сознание возвращалось постепенно, будто загулявшая кошка, сперва стремящаяся проверить — не ждет ли ее хозяин, разгневанный долгой отлучкой, да еще с чем-нибудь очень неприятным в руке. Правда, хозяин сейчас пребывал не в том состоянии, чтобы гневаться. Он и «кыш»-то сказать не смог бы толком…
Да и обстановка «узилища» разительно переменилась. Какие там хоромы! Тесная комнатенка с давно не беленными стенами в неопрятных пятнах, с шелушащегося потолка на разлохмаченном шнуре свешивается сорокаваттная лампочка, мало того что светящая себе под нос по своей природе, но еще и пыльная до предела. Более подробно оценить обстановку было невозможно потому, что сам Александр лежал на спине на чем-то относительно мягком, но до предела скрипучем, без какой-либо возможности повернуться — руки, скованные над головой, этому препятствовали, да и ноги тоже стягивало что-то чрезвычайно тугое. Дополняла картину удушливая вонь, пропитывающая все вокруг: если на этом ложе кто до пленника и лежал, то, во-первых, знаниями о личной гигиене он был не обременен, а, во-вторых, было это давным-давно.
«Блин, даже руку мою больную не пожалели, — сморщился Бежецкий — так болело совсем недавно поврежденное запястье, в которое теперь волчьим капканом впивался ледяной металл наручников. — Сатрапы чертовы!.. Свободу узникам совести!..»
Однако на самом деле, признаться, было не до шуток. Как-то не вязался этот карцер с той предупредительностью, которой был окружен «гость» в покинутом таким оригинальным путем «санатории». Неужто так разозлились хозяева за двух охранников, спеленатых не только без какого-либо членовредительства, но и без особенного посягательства на права и свободы. Так, не более чем невинная шутка. Стоило из-за этого запирать в вонючий подвал, стреноженным по рукам и ногам? Что за средневековые методы, в конце концов, господа?
— Э-э! — негромко позвал он, стараясь как можно дальше вывернуть шею, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. — Тут есть кто? Господа тюремщики!..
Ответом ему была тишина, нарушаемая лишь мерным стуком капель, падающих где-то далеко-далеко, может быть, из неплотно прикрытого крана, а может быть — и с сырого потолка. Тишина эта давила, заставляла нервничать, неумолчный «метроном» раздражал безмерно.