Расколотый берег

Кэшин вздрогнул. Если бы он заметил, что его снимают, непременно бы отвернулся. Женщина с насмерть залакированными волосами комментировала: «Бобби Уолш воспользовался моментом и побеседовал с детективом Кэшином. Это один из полицейских, которые присутствовали в четверг на месте гибели племянника Уолша, Кори Паскоу, а также другого юноши, Люка Эриксена, уроженцев населенного пункта Даунт в окрестностях Кромарти».

На экране снова появился Бобби Уолш, проводящий рукой по мокрым волосам: «Я только поздоровался с этим офицером. Мы вместе учились в начальной школе. Я надеюсь, он выяснит, что именно случилось той ночью, и справедливость в отношении погибших мальчиков восторжествует. Повторяю – я надеюсь. Коренное население уже почти две сотни лет живет ожиданием справедливости».

Ребб поднялся, подошел к раковине, сполоснул тарелку, вилку и нож.

– Ты, что ли, его прихлопнул? – равнодушно спросил он.

Кэшин поднял глаза:

– Не я. Но, если бы он стал тыкать в меня своим дробовиком, я долго бы не раздумывал.

– Ну, я пошел.

– Ты так умело с кроликом разделался, – сказал Кэшин. – Приноси как-нибудь еще.

Уже у двери, легонько отпихивая собак, которые хотели выйти с ним, Ребб спросил:

– Бензопила когда будет?

– Завтра. Берн сказал, он ее первым делом привезет вместе с баком для воды. Правда, когда, не знаю, – может, с утра, а может, ближе к полуночи.

– Ясно. Нам еще много чего надо – цемент там, песок, дерево. Вон листок у мойки лежит, я там все написал.

– Цемента сколько?

Кэшину показалось, что в глазах Ребба промелькнуло презрение.

– Да мешков шесть.

– Бетономешалка нужна будет?

Ребб покачал головой:

– Если только ты не наймешь еще таких же бедолаг с большой дороги.

– Всегда готов, – ответил Кэшин.

Он позвонил Берну и, чувствуя себя совершенно разбитым, рано лег в постель. Его сразу же сморил сон, но проснулся он быстро, от кошмара. Привиделись мрак, дождь, ослепительный свет и толпы мечущихся, вопивших от ужаса людей. Его схватило что-то похожее на осьминога, он выворачивался, а тварь все душила его своими щупальцами, воздуха не хватало, ему становилось все страшнее, он ясно ощущал близость смерти.

Очнулся он в собственной гостиной, при тусклом зеленом свете электрических часов, почувствовал, как колотится в груди сердце, и услышал, как железные листы кровли гудят на ветру.

Он встал. Собаки услышали шум и залаяли, требуя, чтобы он их впустил, ворвались в комнату, бешено запрыгали по кровати. Кэшин включил ночник, подбросил дров в огонь, завернулся в одеяло и открыл «Ностромо».

И каждый раз армейский капеллан – субъект небритый и немытый, опоясанный саблей, с вышитым белыми нитками на левой стороне лейтенантского мундира маленьким крестом – следовал за ними, держа в углу рта сигарету, а в руке – табурет, дабы выслушать исповедь приговоренных и отпустить им грехи; ибо Гражданин Спаситель Нации (как именовали в официальных речах Гусмана Бенто) не был противником разумного милосердия. Слышался нестройный залп, порою вслед за ним еще один выстрел – это приканчивали раненого; над зелеными кустами поднималось и уплывало вдаль голубоватое облачко дыма… [29]

Так он незаметно и задремал в своем кресле, проснулся, едва начало светать, а собаки уже тыкались в него носами и молотили по воздуху хвостами, точно мохнатыми метрономами. Он наливал воду в чайник, когда на полочке зазвонил телефон.

– Это констебль Мартин из Кромарти, босс. Мне поручили вам передать, что сейчас звонила мать Донни Култера и сообщила, что он пропал. Когда именно, она не знает. Вчера вечером, в одиннадцать, он еще был в постели.

Кэшин прикрыл трубку ладонью и прокашлялся.

– Он ничего не сделал, кроме того, что пока не отметился, – сказал он. – Передайте матери, чтобы проверила всех его дружков. Пусть посмотрит, не пропало ли что из дома. Звоните мне на мобильник.

Он вышел на улицу, помочился прямо с крыльца, посмотрел на склон холма. Багровые листья кленов светились в тумане, как фонари. Он размял затекшие плечи.

Донни и не собирался отмечаться в участке в десять вечера. Кэшин давно это понял.

* * *

– Донни не появлялся, – доложил Хопгуд. – Мать сказала, этот маленький поганец весь вечер ревел.

Под моросящим дождем Кэшин и Ребб как раз начали расчищать дорожку к бывшей входной двери, выложенную обожженным красным кирпичом, ничуть не потускневшим от времени.

– А она везде искала? – спросил Кэшин.

– Похоже, да.

– Что там его дружки?

– С ними вроде все в порядке. Дрыхли без задних ног, как все черномазые.

– С собой что-нибудь прихватил – сумку, какие-нибудь тряпки?

– Я бы сказал, если что.

Кэшин смотрел, как Ребб переворачивает комья, оплетенные корнями пырея и бурьяна. Он спокойно, не останавливаясь, махал лопатой на длинной ручке, отваливал землю, иногда натыкался на кирпичи. Кэшин по сравнению с ним выглядел довольно бледно – сам он работал гораздо медленнее.

– Пусть ты и в отпуске, но все равно главный, – продолжал тем временем Хопгуд. – Ждем указаний.