Расколотый мир

– А я нужен тебе.

– Знаю. Но я все еще в ярости, Люк. И из-за этого тоже.

Он подержал меня немного и разжал объятия. Сразу стало холодно. За стеной стремительно темнело – солнце садилось в море.

– Я провожу тебя до машины, – сказал он. – Надеюсь, список необходимых лекарств и оборудования у тебя с собой?

Конечно, он был со мной – перед отъездом я составила его вместе с коллегами. Я отдала лист с записями Люку.

– Будут тебе лекарства, – сказал он, прочитав список. – С оборудованием так категорически не обещаю, но сделаю все возможное. Я что-то еще могу для тебя сделать?

Я выдохнула, обвила его шею рукой и коснулась губами щеки – обещание стоило награды. И снова развернулась к перерытой земле, продолжая держать мужа за руку. Солнце заливало перепаханный лес красноватым жутковатым светом, и вокруг царила мертвая тишина – и я в конце концов сказала:

– Победи в этой войне, Люк. Я знаю, что ты можешь. Сделай это для меня.

Он невесело усмехнулся и повторил:

– Я сделаю все возможное, детка. Обещаю.

В замок я вернулась к ночи, полная непривычного мне умиротворения. После откровений Софи я ехала на встречу с Люком, думая, что опять буду умирать от боли и злости. Эмоции, конечно, никуда не делись: они тлели раскаленными углями под крышкой усталости. Но взрыва не случилось. Ветер на стенах Третьего форта остудил меня, освежил голову, а прикосновения к Кембритчу и вовсе сделали почти счастливой.

Выйдя из машины, я достала телефон.

«Ты не хочешь узнать, добралась ли я домой?» – пальцы бодро набрали сообщение. А когда я почти дошла до крыльца, пришел ответ: «Я знаю, что добралась. Тебя сопровождают, Марина. Иди уже внутрь».

Я хмыкнула, оглянулась: над парком медленно планировал небольшой боевой листолет.

Замок нависал надо мной темной громадой, и я поднялась на крыльцо, думая, что Мартин был прав. Я так хочу простить Люка, что, видимо, выбрала свой личный способ договориться с фамильной гордостью – накормить ее досыта его болью и закрыть эту дверь навсегда.

В Вейне было спокойно. У раненых дежурили санитарки, на кухне погромыхивали посудой – готовили для наших пациентов на завтра, – и даже операционные были пусты. Доктор Кастер наконец-то пошел отдыхать.

Я, проверив обстановку, поднялась в свои покои, приказала дожидающейся меня Марии принести молока с печеньем: нужно было воспользоваться передышкой от токсикоза, которую предоставила Виктория. Но стоило горничной удалиться, как дверь снова открылась и в гостиную вошла леди Лотта.

– Еще не ложишься?

– Нет, заходите, – я откинула голову на спинку кресла и на секунду прикрыла глаза. – Я только вернулась с фортов.

Леди Шарлотта изящно опустилась в кресло напротив.

– Я попросила Ирвинса доложить, когда ты вернешься. Как там мой сын?

– Уставший, – честно сказала я. – Как и все мы, впрочем.

– Я скоро забуду, как он выглядит, – сокрушенно проговорила мама Люка и тут же построжела. – Марина, – деликатно начала она. – Я не вмешиваюсь в ваши с сыном отношения, но не могу промолчать, когда дело касается моего внука. Или внучки. Скажи мне на милость, как тебе в голову взбрело таскать носилки с ранеными? Ты же медик, ты знаешь, к чему это может привести.

Она говорила ласково, без давления, и я почувствовала, что начинаю краснеть.

– И Маргарета ни слова тебе не сказала, несмотря на профильное образование, – укоризненно продолжала внушение моя свекровь, – как и твоя акушерка. Поэтому приходится просить мне. Умоляю, милая, больше никаких тяжестей и подвигов.

Я вздохнула. Почему-то рядом с ней желания спорить и упираться совсем не возникало.

– Вы правы, леди Лотта. Это было глупо. Привычка сыграла. Обещаю, больше ничего тяжелее скальпеля.

– Вот и славно, – она светло улыбнулась, и я не могла не улыбнуться в ответ.

В гостиную вошла Мария с печеньем и кувшином молока. Мы подождали, пока она разольет его в большие глиняные кружки, сделает книксен и удалится.

– Откуда вы знаете леди Викторию? – поинтересовалась я, когда первое печенье уже было оценено по достоинству.

– Нас с ней объединяет одна потеря, – тяжело пояснила леди Лотта. Я ждала дальнейшего рассказа, но она не стала продолжать, а я – лезть туда, куда не зовут. Мама Люка молча пила молоко, глядя в кружку невидящими глазами, и, когда я уже начала думать, что она так и уйдет, не сказав больше ни слова, печально произнесла: – Почему-то, только когда встречаешься со смертью, понимаешь, как важно, что человек просто жив. Он может быть не с тобой, ты можешь даже никогда его больше не увидеть – но лишь бы знать, что он есть и живет где-то, дышит и чувствует. Лишь бы знать…

Глава 13

Начало марта, Инляндия

Люк Дармоншир

Огромный белый змей аккуратно планировал к Третьему дармонширскому форту. Голубоватая луна красиво освещала длинные трепещущие перья, чешуйки на теле и зажатый в зубах небесного гада бронетранспортер.

Змей приземлился у форта шумно, осторожно поставил машину на землю и с трудом разжал пасть. И с брезгливостью зафыркал, мотая башкой и раздувая ноздри. Ему не нравился запах солярки.