Расколотый мир

Когда горничная ушла, я расколотила от ярости заварочный чайник. И так с самого представления слуг мне казалось, что служанки и лакеи с поварами смотрят на меня кто с жалостью, кто с жадным любопытством, и так и слышались шепотки и пересуды за спиной. Люк поставил меня в положение обманутой, достойной сочувствия, несчастненькой. А я терпеть не могла выглядеть жалкой. И меня трясло от ревности и злости. На Люка. На эту женщину, у которой хватило стыда оставаться здесь, на ее детей, на всех в замке, ставших свидетелями моего позорного положения.

Бобби ткнулся палкой мне в колено, измазав клетчатые брюки, и я, отвлекшись от тяжелых мыслей и дикого желания покурить, снова кинула ее, развернулась и пошла в замок. Пес поскакал следом.

Навстречу мне в холле попался Ирвинс. Такое ощущение, что все дворецкие в мире обладают сверхъестественным чутьем на хозяев и способностью возникать на их пути. Он тут же крикнул лакея, чтобы тот вымыл пса, сам принял на руки мой промокший дождевик – голубой в желтых цветах – и зонт.

– Моя госпожа, желаете что-нибудь? – почтительно поинтересовался старый слуга, размещая вещи на вешалке и предлагая мне туфли.

– Нет, – слишком резко пробурчала я. Но эмоции взяли верх. – Да. Проводите меня к лазарету, Ирвинс. Там ведь сейчас находится… госпожа Руфин?

Дворецкий заколебался – я чувствовала это, – но склонил голову и пошел вперед.

Зачем я пошла туда, как отвергнутая склочная жена, ищущая бабской драки? Устроить скандал? Выбросить ее из замка? Уничтожить парой высокомерных фраз, облить презрением? Или посмотреть в лицо своему страху и своей невозможной ревности?

Я толкнула дверь лазарета, что располагался на втором этаже; не дожидаясь Ирвинса, вошла внутрь. Здесь было очень чисто и тихо: молоденькая медсестра замерла, поднося ко рту чашку с чаем; почтительно встал из-за стола и поклонился пожилой врач. В стороне приветствовал меня молодой мужчина с нашивкой виталиста, но я уже увидела чуть приоткрытую дверь одной из палат, направилась к ней и распахнула створку.

И посмотрела в лицо своему гневу.

Я видела Софи Руфин мельком, когда еще глаза не были застланы туманом ненависти и обиды, и запомнила ее рыжей и очень красивой. Сейчас, приподнявшись на койке, на меня с ужасом, щурясь, смотрела изуродованная молодая женщина, похожая на старуху из-за слезающей с лица, плеч и рук кожи и красных и серых пятен после обморожения. Все это уже подживало – то есть бинты сняли, оставили только мази и виталистические процедуры. Красными оказались и глаза, губы ее вообще были похожи на какие-то клочья, волосы потускнели и напоминали паклю. Она со страхом прижимала к себе двух девочек, таких же рыжих, как она сама, и от Люка в них не было ничего. Это и неудивительно, если они были рождены не в браке, но я смотрела на них и понимала: нет, не его. Ни малейшей черточки.

Девочки начали плакать, и женщина, легко придерживая их, что-то зашептала сипло в макушку младшей. Видимо, гортань я ей тоже выморозила. При таких повреждениях удивительно, как она вообще осталась жива.

У меня закружилась голова.

Злость ушла, сменившись растерянностью и осознанием того, что я лишь чудом не убила человека. И только чтобы не сбегать отсюда, давая повод еще большим пересудам, я подошла ближе. Женщина сжалась сильнее.

– За вами хорошо ухаживают?

– Да, госпожа, – просипела она. Девочки рыдали, глядя на меня, как на злую ведьму, и это ощущалось странно и некомфортно. Вблизи картина была еще более ужасающей. Конечно, в таком состоянии ее нельзя транспортировать.

– Мне жаль, что так случилось, – еле выдавила я из себя.

Женщина опустила глаза.

– Вы в своем праве, госпожа, – прошептала она. – Простите меня. И не вините его светлость… это все я.

– Не стоит об этом говорить, – наверное, мой тон все же был далек от доброжелательного, потому что она дернулась и опустила голову. От плача детей у меня заломило виски, и я повернулась к виталисту, стоящему у меня за спиной:

– Какие прогнозы, господин…

– Ольвер, – поклонился маг жизни. – Еще дня три, максимум неделя, и восстановление закончится. Останутся слабые рубцы, но они исчезнут за первые полгода. Также возможно онемение в пальцах и конечностях и снижение чувствительности кожи, но и это пройдет. Можно было бы ускорить процесс заживления, но тогда велика вероятность грубых рубцов. Не беспокойтесь, госпожа. Я каждый день докладываю господину герцогу о состоянии больной.

Он говорил спокойно, будто и не знал, что именно я стала причиной состояния Софи. Я кивнула, вновь повернулась к койке. И опять заставила себя говорить:

– Если вам что-то понадобится, вы можете обратиться ко мне.

– Спасибо, госпожа, – просипела она в ответ. – Вы очень добры.