Расколотый разум

1 марта, если верить календарю. Наша годовщина. Джеймса и моя. Обычно я забываю, но Джеймс – никогда. Он не покупает мне вычурных подарков по какому-то поводу, – их он приберегает на самый неожиданный момент; но те, что он дарит на праздники, тем не менее очень приятны и необычны. Что же будет сегодня? Я чувствую себя как собака, которая сбивает ковер, бегая по нему. Я не так часто бываю в таком настроении. Нет. И не то чтобы я позволяла ему застигнуть себя врасплох. Но тем не менее вот это предвкушение, предчувствие, которое никак не рассеивается. Мой паразит, живущий в темноте, его сущность остается загадкой, даже несмотря на рутину брака. Одна ванная на двоих, вещи, разбросанные по полу, крошки под столом после завтрака. И несмотря на это – все еще есть загадка. Подарок богов – вот чем был Джеймс. И сегодня, когда я жду его возвращения неизвестно откуда, я благодарю богов за него.

* * *

Я беру первый фотоальбом, с пометкой 1998–2000. Женщина, которая помогает мне, настаивает на этом. Она не понимает, как невероятно глупо себя чувствуешь, когда тебе показывают море незнакомых лиц и мест. Все подписано большими черными прописными буквами будто для ребенка-идиота. Для меня.

И тебя спрашивают, снова и снова: «А это кто? Ты ее помнишь? Ты узнаешь это место?» Это как смотреть чьи-то фотографии из отпуска в том месте, где тебе никогда не хотелось бы побывать.

Но сегодня я выполняю просьбу куратора нашей группы поддержки. Я изучу каждое фото, ища подсказки. Я буду считать альбом историческим документом, а себя – антропологом. Раскрывая факты и формулируя теории. Но сначала факты. Всегда.

Я кладу рядом с собой блокнот. Чтобы записывать сделанные открытия.

Первая фотография с подписью «Аманда» датирована сентябрем 1988 года. Аманда и Питер. Полная энергии пожилая пара. Они могли участвовать в движении за здоровую старость.

У женщины длинные густые седые волосы, собранные в конский хвост. Сразу видно, насколько она сильная и надежная. Морщины лишь прибавляют ей властности. Тебе бы не хотелось быть у нее в подчиненных. Руководитель? Политик? Кто-то привыкший контролировать людей, даже, пожалуй, толпу.

Мужчина рядом с ней совсем из другого теста. Хоть борода его уже поседела, в волосах еще остались черные пряди, он стоит чуть позади женщины и лишь немногим выше ее. В его улыбке больше юмора, больше доброты.

К нему ты бы обратился за помощью, за советом. К ней – за решительными действиями. Мне не видно его левую руку. На ее руке обручальное кольцо. Если они муж и жена, очевидно, кто в их семье главный.

На фото много и других интересных деталей. Они стоят на крыльце – редкая особенность особняков на нашей улице. Лето: они одеты в футболки, а жимолость, вьющаяся по перилам, в самом цвету.

За ними видны складные садовые стулья, сделанные из дешевого разноцветного пластика. Перед ними стоит маленький овальный пластиковый стол. На нем три пустых стакана и один, заполненный выдохшейся жидкостью янтарного цвета. В правом нижнем углу фотографии небольшое затемнение, может, рука фотографа, просившего пару встать поближе друг к другу.

Солнце, должно быть, за спиной у фотографа, потому что его (ее?) тень падает на шею и грудь женщины.

И вдруг я вспоминаю. Нет, я чувствую. Жара. Навязчивое стрекотание цикад, что были повсюду в том году, – семнадцатилетняя чума, как говорили все, и в этой шутке была лишь доля шутки. Они хрустели под ногами, их размазывали наши дворники, заставляя нас выходить из машины в самые жаркие месяцы лета.

У дома Питера и Аманды был навес над крыльцом, благодаря которому мы могли сидеть снаружи в эти дни, избавляясь от клаустрофобии, от ощущения заточения. Мы ждали Джеймса, который, как обычно, опаздывал.

Мы пили пиво и обсуждали, не пора ли открыть еще по бутылочке, когда Питер решил, что нужно запечатлеть этот момент.

– Какой момент? – спросили мы с Амандой в один голос и рассмеялись.

Питер был невозмутим:

– Этот момент никогда больше не повторится. Момент, после которого все уже не будет таким, как прежде. – Аманда скорчила гримасу, но в целом была согласна на фото.

– А что именно изменится после этого мгновения? – поддразнила я Питера, – Ты хочешь нам о чем-то сообщить? Какую-то откровенность? – Это заставило его почувствовать себя не в своей тарелке.

– Нет, конечно же нет. Ничего такого. – Он поерзал на стуле и поднес стакан к губам, хоть тот уже и опустел.

– Думаю, что это благодарность, – наконец сказал он.

– Странно, если учесть, что сейчас шесть вечера, а на градуснике больше сотни градусов, – сказала я.

Но он не улыбнулся.

– Нет, благодарность – подходящее слово. Благодарность за каждый момент, когда земля не разверзлась. – Он замолк, а потом рассмеялся. – Это все проклятые цикады. Они наводят на мысли о Ветхом Завете, обо всех этих карах Божьих.

Он продолжил: