Расколотый разум

– Больше никакой небрежности, – предупреждает Марк Магдалену. – Вы понимаете? Три предупреждения – и вы уволены. Отсчет пошел.

– Я поняла, – еле слышно отвечает Магдалена. Даже Фиона, обычно столь внимательная ко мне и вежливая с остальными, выглядит непривычно суровой.

– Сейчас это наша главная цель. Защитить семью. Остальное не важно.

* * *

Мы смотрим на яблоки. Горы и горы яблок, всех сортов, цветов и размеров. А рядом с ними груды зеленых груш, пурпурно-красных груш. И апельсины. Кто так аккуратно их разложил? И кто следит за ними?

Я беру одно из яблок, красное, кусаю. Горькое послевкусие. Выплевываю и беру другое. Пробую. Маленькая девочка наблюдает за мной.

– Мам, та леди портит еду.

– Тише, – говорит ей мать, но девочка не успокаивается.

– А почему она снимает с себя одежду?

– Дженнифер!

Я оборачиваюсь. Ко мне бежит крупная блондинка. Вздрогнув, я наталкиваюсь на яблоки, и они дюжинами катятся с прилавка к моим ногам, на пол, рассыпаясь во все стороны.

– Надень все обратно!

– С чего вдруг?

– Дженнифер, нет, перестань. Пожалуйста, оставь в покое белье. Боже, они опять вызовут полицию.

К нам уже торопится мужчина в теле.

– Мадам? Блондинка преграждает ему путь.

– У нее деменция. Она не соображает, что делает. Вот. Вот письмо от ее врача.

Блондинка вытаскивает из сумочки помятый конверт. Второпях открывает его, протягивая лист бумаги мужчине. Он читает, усмехается.

– Хорошо, но вы должны одеть ее и увести отсюда. О чем вы вообще думали, приводя ее сюда, раз такое может случиться?

– Обычно она себя хорошо ведет. Это несчастный случай…

– Видимо, не настолько редкий, раз вы носите с собой это письмо!

– Да, но…

– Просто уведите ее.

Она натягивает что-то мне на голову и на бедра, потом подбирает какую-то вещь поменьше, комкает ее и засовывает в карман. Мы уходим из магазина под крики детей, толпящихся вокруг.

– Ну мам! Мам? Мам, смотри!

* * *

Мой блокнот, почерк Фионы:

Мам, сегодня мы долго проговорили. Я ждала этой беседы несколько лет, но все не было подходящего момента. Мне всегда было страшно. Теперь же все совсем по-другому. Даже если ты разозлишься, долго это не продлится. Откровения нынче ни черта не стоят. Мы тут же вернемся к нашим тихим и уютным жизням. Но, разумеется, не всегда все было так гладко. Вот почему я так боялась начать разговор.

Мы начали говорить обо мне, когда мне исполнилось четырнадцать. Помнишь? Упрямая, закрытая, грубая, бунтарка. Я делала все под стать своему возрасту. Дважды убегала из дома, как ты знаешь. Первый раз – в припадке дикой злости. Вот я кричу на нашу няньку (как ее звали? София? Дафна?), и тут же я оказалась на вокзале Чикаго, уже пытаюсь купить билет до Нью-Йорка. А между – ничего не помню. Там меня и нашли копы. Я и сейчас кажусь младше своих лет. Могу только представить, на кого я была похожа в четырнадцать: худая, колченогая, с мальчишеской стрижкой и жирной кожей. Полный набор для низкой самооценки. Первые из многих серьги в ушах и щеках. И, конечно же, во всем черном.