Расколовшаяся Луна

Когда я облокотилась на стальные перила моста, чтобы немного отдохнуть, до меня снова донёсся усердный животный всплеск. Крысы. Я зачарованно смотрела на воду, которая, казалось, не двигалась. Тёмная, круглая тень, извиваясь, двигалась в сторону берега и поднялась там жутко быстро на стену склада, чтобы потом найти убежище в бреши, похожей на амбразуру, в области подвала. Ещё две тени, которые так внезапно появились, будто выросли из мокрого, блестящего кирпича, последовали за ней.

— Сюда!

Я вздрогнула и огляделась. Пауль стоял в конце моста и, махая рукой, звал меня к себе. Я с благодарностью послушалась его и подошла к нему, не смотря в лицо. Молча, мы прошли несколько метров по улице к Вандрам 10.

— Тебя нужно отшлёпать, — сказал Пауль, когда мы в полутьме лифта загромыхали наверх. Я чувствовала, что он улыбался. Я всё ещё сердилась, но в то же время чувствовала себя совершенно одинокой, и поэтому я решилась встретиться с ним взглядом. Его улыбка не могла заглушить глубокое сомнение в его глазах. Это будет очень тяжело, исполнить папино задание, и на сегодня я достаточно надрывалась.

— Завтра первым делом мы найдём твою машину, — решил Пауль, как будто нашей ссоры никогда не было.

— Разве тебе не надо в университет? — спросила я, зевая. Но Пауль уже открыл входную дверь и мягко толкнул меня в коридор.

— Как ты думаешь, ты сможешь спать здесь? Это моя игровая комната. — Он открыл одну из дверей.

— Твоя игровая комната, — повторила я. Да, это была его игровая комната, даже если для любого нормального человека желание играть из-за неё навсегда бы пропало. Передо мной протянулась узкая комната с высокими потолками, на стены которой Пауль повесил полочки, одна над другой, до самого потолка. Они почти ломились под своей причудливой ношей: старые микроскопы, его сумка врача со времён детства, выпуклая банка с лягушкой, законсервированной в спирте, у которой всё тело обесцветилось, рядом целый набор пробирок, травяных бочонков, минералов с острыми краями, модель парового двигателя, два стетоскопа, шприцы, историческая пила для ампутации (я купила её на одной из норвежских курьёзных барахолок и подарила ему к двадцатому дню рождения), в смолу заключённый скорпион и респектабельная коллекция медицинского оборудования, и бывшие живые существа, которые я предпочла бы разглядеть поближе при дневном свете, так же и череп кошки, чьи глазницы Пауль украсил высушенными жуками-оленями. Без вопросов, мои животные будут чувствовать себя здесь распрекрасно. Буду ли я спать спокойно в этой «игровой комнате» было уже другим вопросом.

— Как-нибудь смогу, — пробормотала я и потёрла влажные ладони друг о друга. Кроме полочек, были ещё всего одна кровать и крошечный письменный стол. Как раз достаточно места, чтобы…

— О, нет. Нет! Я забыла про сверчков.

— Сверчков?

— Для Берты и Генриетты. Их живой корм. — Для мамы, наверное, был праздник, освободить их из их тюрьмы в ванной комнате, и отпустить в сад, после того, как она заметила, что я не взяла их с собой. Так что они были уже мертвы. Для сверчков зима означала смерть. Я вздохнула. Сверчкам я не могла больше помочь, но Берта и Генриетта только сегодня утром получили свою порцию. Так быстро они не умрут.

Я подвинула бесцветную лягушку и микроскоп в сторону и подняла ящики для транспортировки на полочку над кроватью. Свои настоящие жилища мои животные получат только завтра, если конечно Пауль отыщет Volvo. Так как террариумы и аквариумы всё ещё находились в багажнике. До тех пор мои монстры должны будут довольствоваться тем, что у них было. Так же, как и я игровой комнатой Пауля.

В то время как я разговаривала с Ханицем и Ко, Пауль, не переставая, наблюдал за мной и при этом заталкивал себе в рот плитку чёрного шоколада. Она исчезла так же быстро, как и сосиска.

После того, как мой брат, окинув меня критическим взглядом, оставил меня одну и сел перед телевизором, я открыла окно и посмотрела вниз, на воду. Нигде не было видно ни одного дерева, а постоянный рёв двигателей города, как бы приглушённо он сюда не доносился, действовал мне на нервы.

Да, я находилась рядом с морем, а Колин находился где-то там на воде, но я ещё никогда не чувствовала себя настолько от него отрезанной, как сейчас. Здесь не было места, которое мы разделяли, ничего, что бы мы вмести видели. Всё было холодным и чужим.

Я поискала луну, но не нашла её. Луна — это единственное, что могло связать меня и Колина. Я знала, что он любил смотреть на луну, и иногда у меня было ощущение, что наши души встречались там, наверху, в бесконечном холоде космоса — в течение короткого момента, когда я была настолько близко к нему, что чувствовала его холодную ауру и чёрный пыл его взгляда, который навсегда проник в моё сердце.

Я закрыла окно, разделась и неловко легла на узкую, скрипучую кровать. Этой ночью я первый раз после его исчезновения видела сон о моём отце. Мы нашли его, и мы вернули его назад.