Диагноз. Ещё и это. Теперь пригодится мой талант к импровизации.
— Э-э… да, поставил, но он сказал, что в настоящее время слишком рано говорить мне об этом. Он хочет подождать, пока я буду более стабильной.
— Это говорит за него. Очень хорошо, — ответил Пауль одобрительно и заботливо погладил меня по спине. Я не уклонилась. — Что он говорит, можешь ли ты пойти учиться в университет? Ты уже там огляделась?
Хорошее ключевое слово. Учёба в университете. Из этого можно кое-что сделать.
— Ну да. Я хотела бы пойти учить биологию, медицину или биохимию. Но я боюсь, что через несколько семестров пойму, что это не для меня. Как ты, собственно, это заметил? Я имею в виду, безусловно, была какая-то причина, почему ты выбрал искусство, не так ли? Не учитывая, конечно, деньги?
Лицо Пауля омрачилось. Он закашлял и схватился за грудь. Его дыхание стало тяжёлым.
— Я вдруг больше не мог делать это. Я работал в больнице медбратом и внезапно стал постоянно заражаться от пациентов всяким дерьмом. Я только и делал, что болел. И… с одного дня я стал ко всякой мелочи испытывать чувство отвращения. Когда я мыл пациента, мне становилось почти плохо, я больше не мог менять подгузники или вытирать рвоту. Я не знаю, почему так случилось. Но это больше не уходило. Между тем я испытываю чувство отвращения даже к крему для бритья и гелю для душа. Они такие скользкие. Я всегда хочу быстро смыть их с тела.
Пауль прервал себя. Я попыталась понять, что он мне рассказал. Чувство отвращения? Всё, что я раньше считала противным, заставляло глаза Пауля святиться. Во время каникул он из воды, муки, яйца и какао подделывал дерьмо и с самоотверженностью распределял его на все крышки унитазов и дорожки в саду бабушки. Он экспериментировал со слизью улиток, а с личинками из мусорной бочки устраивал гонки на столе гостиной (в тот день даже у мамы была истерика). Всякий раз, когда у кого-то шла кровь, Пауль был там. Один раз он даже облизал кровь, которая капала у меня из раны на коленке, потому что хотел знать, какой она была на вкус.
Но только что он мне не соврал. Это я точно знала. Пауль перенёс полное изменение личности, и в этом, должно быть, был виноват Мар. Это было единственным объяснением, которое пришло мне в голову. Потому что это подходило так же к его слабой иммунной системе. Обычно у медицинского персонала в больнице со временем появлялась более стабильная иммунная система. С Паулем же случилось всё совсем наоборот. Что насчёт этого сказал Колин? Мары могли нанести ущерб защитным механизмам человека.
— Как давно это случилось? — спросила я в свободном разговорном стиле, хотя мне стало плохо, так что я почти больше не могла чувствовать запах кофе и отставила свою чашку в сторону.
— Два года назад я перестал работать в больнице. А полтора года назад забросил учёбу в университете. В этом больше не было никакого смысла. Исследованиями я не хочу заниматься. Это не для меня. — В виде исключения в этом он был прав. Пауль любил работать своими руками.
Два года назад… Это означало, что он, как минимум, уже два года подвергается атакам. На одно мгновение у меня появилось такое чувство, что кровать под нами сносит в сторону. Как он только мог это выдерживать? В один момент я поняла, каким сильным был Пауль. Сильным и стойким. Он не знал, что с ним происходило, чувствовал каждый день, что становился более вялым и обессиленным и что ему не хватало энергии для самых обыкновенных вещей. У него была депрессия и меланхолия. И, тем не менее, он каждое утро вставал с кровати, которая однажды ночью станет его могилой, и церемонно завтракал, как будто у него ещё были все возможности мира. Он каждое утро начинал жить заново. То, что он считал себя геем, вдруг стало для меня несущественным.
Теперь он снова закашлял, и я ясно слышала, что его лёгкие вибрировали.
— Блин, я такой разбитый… Я хотел бы знать, из-за чего это у меня. Но врачи ничего не находят.
— Может быть, это уйдёт само по себе. Ты просто должен иметь немного терпения. Тогда наступит весна, и всё станет лучше. — Мой голос дрожал, но я избегала вопросительного взгляда Пауля. Хорошо, что я дала Тильману кредитную карточку. Надеюсь, что он был в пути, и надеюсь, он не попадёт в аварию. Сейчас он был нужен мне, как никогда. Нам нельзя делать ошибок. Я проглотила свою панику и встала.
— Ладно. Завтра вечером в шесть, я что-нибудь приготовлю. — Я поспешно удалилась на кухню, прежде чем Пауль смог заметить мой страх. Два года. Почему так долго? Почему Мар прямо-таки впился в него? Это было не типично. По словам папы и Колина, Мары работали эффективно. Они высасывали, что могли получить, пока сны не теряли свою питательную ценность. Потом они оставляли своих жертв. Возможно ли то, что он был атакован несколькими Марами подряд? И было ли это связано с папиными махинациями? Была ли это своего рода месть Маров за то, что полукровка вмешался в их дела?