Раскоп у Волчьей сопки (СИ)

Новое величественное здание Куйбышевского обкома в утренних лучах солнца производило неизгладимое впечатление. Огромное, состоящее из подобия колонн и множества окон, оно высилось на месте недавнего оврага, рядом с высокой стелой. Профессор остановил взгляд на сорокаметровом постаменте, сверкающем стальными боками. От его подножья фигуру рабочего не рассмотреть. Зато хорошо видны крылья в его руках. Они ярко бликуют в солнечном свете. Владислав Сергеевич замер на мгновение, думая о том, что его место здесь, на главной площади, в главном здании, у власти. Потом он зашагал к дубовым дверям главного входа.

Служащие обкома торопились по рабочим местам. В вестибюле было многолюдно. Профессор без труда нашёл нужный кабинет. Он бывал здесь не раз за последние годы. Помощник первого секретаря учтиво поднялась при его появлении.

– Проходите. Евгений Фёдорович ждёт, – сказала она.

В обширном кабинете было прохладно, несмотря на летний тёплый ветерок, врывающийся в открытые окна. Высокий потолок и помпезные люстры вызвали у Профессора зависть. Кабинет первого секретаря был значительно больше всей его квартиры. За громадным дубовым столом, под портретом Ленина, восседал Евгений Фёдорович. Над его плечом склонился незнакомец. Чутьё сразу подсказало: тоже стратилат. К столу хозяина кабинета примыкала длинная столешница и ряды стульев для посетителей и совещаний. Первый секретарь перебирал бумаги. Его круглое, одутловатое лицо ничуть не изменилось за прошедшие годы. Для стратилата время замедляется, вовсе не останавливается, а лишь течёт значительно медленнее, чем для человека.

Евгений Фёдорович, не отрывая лица от бумаг, произнёс:

– Владислав Сергеевич, проходите, присаживайтесь.

Незнакомец пристально смотрел в глаза Профессору.

Владислав Сергеевич прошёл к столу первого секретаря, отодвинул скрипучий стул, устроился на нём.

– Доброе утро, Евгений Фёдорович. Как ваше здоровье? – проговорил дежурную фразу мужчина.

– Хорошо. Спасибо, – буркнул первый секретарь обкома.

Евгений Фёдорович поднял лицо и, поведя рукой, сообщил:

– Знакомьтесь. Борис Алексеевич. Наш коллега из Москвы. Приехал с проверкой, так сказать.

Он говорил это так, будто речь шла о партийных делах, словно кто-либо мог услышать их разговор. Профессор сильно сомневался, что при такой толщине стен, звуки смогут покинуть кабинет. Помещения для первого и второго секретарей проектировались особым образом. Стены толщиной в два с лишним метра теоретически могли выдержать прямое попадание ракеты.

Борис Алексеевич был неприлично молод для старшего коллеги из столицы. На вид едва лет тридцать. Профессор понимал: гость старшей крови.

– Владислав Сергеевич, – представил первый секретарь Профессора. – Вот, планировал представить на повышение.

Борис Алексеевич всмотрелся пристально. Рук пожимать не стали. У стратилатов такой обычай не в ходу.

– Владислав Сергеевич не слишком древней крови. Но обязателен, исполнителен, инициативен, надёжен, образцовый член нашего коллектива, – продолжил Евгений Фёдорович. Он, видно, никак не мог перестроиться с партийного жаргона. – Предлагаю допустить его к нашим встречам, а также продвинуть по линии партии, – двусмысленно закончил первый секретарь.

Пока Евгений Фёдорович говорил, Профессор думал только о том, что скоро он с лёгкостью прыгнет через головы всех этих «древних». Его план вот-вот воплотится в жизнь. Теперь плевать он хотел на тайные встречи.

– Похвально. Так и сделайте, уважаемый Евгений Фёдорович, – кивнул визитёр из столицы. Тон его голоса совершенно не соответствовал сказанным словам. – Но позже. Прежде нужно разобраться с вашим беспорядком.

Борис Алексеевич медленно обошёл первого секретаря за спиной и сел прямо на край стола, напротив Профессора. Этот жест излучал угрозу.

– Ну что вы, какой беспорядок? – заискивающе поинтересовался Евгений Фёдорович.

– Иеронова нашли?

Евгений Фёдорович пожал плечами.

– Вот. Мы до сих пор не знаем, может, он передал свою кровь. Если да, то кому? Он, на минуточку, наследовал сильную кровь, – процедил Борис Алексеевич. – С восемьдесят первого ни слуху ни духу.

– Выясним, – легкомысленно ответил первый секретарь. – П-ух, для нас пять лет это что?

«По правде говоря, ни слуху ни духу не было с восьмидесятого. Но это москвичу невдомёк. Да и Иеронова никто особо не искал. Немало он доставил хлопот, устроил себе пищеблок в пионерском лагере, детишек кусал», – подумал про себя Профессор.

Такого Владислав Сергеевич себе не позволял: «Дети всё-таки».

Про так называемого отца Глеба первый секретарь благоразумно умолчал. Да он и не так интересовал москвичей, как заслуженный пенсионер регионального значения Иеронов.

– Вот, Владиславу Сергеевичу поручил разобраться. Он у нас по сложным задачкам мастак, – неожиданно сказал Евгений Фёдорович. – За это ему и повышение.

– А до этого пять лет что делали? – недовольно спросил Борис Алексеевич.

– До того другие занимались. Да ни ума ни фантазии. Сами знаете, хорошие кадры на вес золота, – проговорил первый секретарь излишне завуалированно, по мнению Профессора.