Раскрепощение

Мне особенно запомнилась одна из девушек, с белым бантиком и спиралькой русых, выпущенный на лоб волос. Где-нибудь на улице ее лицо, наверное, не привлекло бы пристального внимания, но это было одно из тех лиц, которые, загораясь, становятся прекрасными, озаренными, ум и чувство сливаются в единый живой порыв,— его не передаст никакая фотография. Звали ее Ниной. С таким именно жаром говорила она о профессии журналиста. Я попытался этот жар остудить, подчеркнув прозаическую сторону журналистской работы. Она слушала внимательно, однако вежливости в этом внимании чувствовалось больше, чем согласия. Оказалось, кое-что в этом роде она знает и сама: бывает в местной редакции, пишет, выполняя газетные задания, уже несколько лет заметки ее и даже стихотворения публикуются, а что до будущего... Да, она вовсе не прочь работать и в районной газете, ее привлекает газета сама по себе, то есть возможность с ее помощью бороться со злом, всюду отстаивать правду, справедливость!.. Так же думала и подруга Нины, Двое остальных ребят тоже вполне сознательно и трезво для своих лет судили о будущем: для одного, как и для Юры, это был мединститут, для второго — музучилище. Ни в ком не ощущалось панической тревоги в случае неудачи на конкурсе: тогда — завод, это тоже интересно, полезно, важно. Завод или стройка... Я вспомнил о разговоре на ту же тему с одной алма-атинской десятиклассницей, для которой мечта поехать после школы на стройку казалась пределом романтики. Эти ребята — в более выгодном положении, для них это не песенно-туманная даль, а естественная жизнь, они ее знают, видят вокруг, и одолевавшие многих их сверстников разочарования, крушения книжных идеалов им не грозят...

А вместе с тем — ребята как ребята: крикуны, спорщики, неуемные, категоричные!

— Вот у нас в классе... Почему, ну почему люди мирятся с подлостью?

— Честный человек — и бессилен?.. Никогда этого не может быть!

— Нужна убежденность, даже неистовость, одержимость!.. Ну, да, одержимость — не то слово, я хочу сказать — нужно иметь свои взгляды, идеи и бороться за них до конца! А у нас есть такие — им все равно, что где, как... Это — люди?

— Нет, вы скажите, скажите, что с такими делать?.. Если они говорят...

— Мещане, самые настоящие!.. Только о себе, только о себе... Ненавижу!..

А вообще-то, речь шла все об одном и том же, самом главном сейчас для ребят: об активной позиции в жизни, о том, в чем эта позиция должна выражаться — все равно, рабочий ли ты, медик или музыкант.

Диспуты такого рода, на которых мне случалось бывать, поневоле носят обычно несколько умозрительный характер — этот же импровизированный диспут отличался почти неправдоподобной конкретностью. Потому что Иван Васильевич, до поры до времени молча сидевший в кресле, вмешался в общий разговор и стал рассказывать о газобетонном, о его людях. Рассказывал неторопливо, без нажима, улыбаясь, смакуя слова и как бы представляя себе в тот момент и Фадькина, и Дитца, и Гончаренко. Потом он заговорил о «Прожекторе», но так, что и намеком не дал понять, какое сам имеет к нему отношение.

Ребята слушали. Какой-то неуловимый поворот произошел, казалось, в каждом из них. Все было как бы и знакомо — и вместе с тем ново: так, с таких позиций видели они завод впервые, и завод, и людей, среди которых прожили всю свою недолгую жизнь. Какая-то сокровенная глубина приоткрылась для них, та сложность бытия, в которой за привычным таится идеальное, за будничным — романтичное, та глубина, где происходит соединение жизни и книги, знаемого и видимого.

Наверное, этого не хотелось Ивану Васильевичу, но в конце я не утерпел, рассказал, какую роль в «Прожекторе» играет сам отец Юры... Здесь мне хочется прибегнуть к старинной формуле: «надо было видеть...» Да, надо было видеть ребят в этот вот момент! Что же касается Юры, он сидел свекольно-красный, смущенный, не зная, худа себя девать — как будто речь шла о нем самом, а не о его отце...

Иван же Васильевич, преодолевая возникшую неловкость, почесал переносицу, покашлял и пригласил всех за стол.

Редкостно хорошо было за этим столом, где разговор перескакивал с завода на учителей, со школы на Боровое, куда походом отправлялись ребята в прошлом году, с похода — на поэзию («Прислали на весь город три сборника... Пришлось все самим переписывать!»), на школьный литкружок «Лучик» — и снова на «Прожектор». Бокалы сухого вина поднимали здесь скорее чисто символически, и все было воистину молодо, весело, интересно.

Глядя на Ивана Васильевича, я вспомнил однажды сказанное им:

— Вот о чем я думаю: надо, чтобы везде был свой «Прожектор» — в учреждениях, на предприятиях... Словом, всюду... Понимаете?..

8