Раскрепощение

Ее волосы растрепаны и соблазнительно ниспадают на великолепную грудь. Ее глаза прикрыты. Губы, которые дразнили меня с того момента, как я увидел их, слегка приоткрыты, и я ничего не могу с собой поделать. Прижимаю подушечку большого пальца к ее нижней губе. Она такая же мягкая, податливая, как и прошлой ночью, когда я поцеловал ее в кресле.

Это будет прекрасно. Очень, очень приятно.

Не могу больше ждать ни секунды.

— На колени, — грубо говорю я, и она моргает, но садиться передо мной.

Господи Иисусе, мать твою.

Наконец-то настал мой черед. Момент, когда обнаженная Белина Скотт стоит передо мной на коленях, ее милое личико обращено ко мне, когда она ждет моих указаний. Мне нравится, что она обнажена, в то время как я полностью облачен в эти доспехи, свидетельствующие о том, что я настоящий мужчина. Я очарован этой фантазией о том, что я священник, находящийся на грани безумия и лишающий девственности самую потрясающую, ангельскую, невинную овечку в своей пастве.

— Почувствуй, что ты делаешь со мной, — стону я. — Прикоснись ко мне.

Она поднимает руку и проводит ею по моей эрекции, прежде чем погладить меня через натянутую ткань брюк, и, черт возьми. Я запрокидываю голову и поднимаю глаза к небу, пытаясь взять себя в руки.

— Расстегни, — выдавливаю я, опуская взгляд, потому что это слишком хорошо, чтобы пропустить.

Она колеблется, затем расстегивает мне ширинку. Мой член мгновенно высвобождается, толстый и тяжелый, и практически ударяет ее по лицу. Я не ношу боксеры в «Алхимии» — это пустая трата драгоценного времени — и никогда еще не испытывал такого облегчения от того, что к члену легко добраться.

Глаза Белль широко раскрыты, шок на ее лице говорит о том, что это, должно быть, действительно первый член, который она видит. Она поднимает на меня взгляд.

— Что мне делать? — робко спрашивает она, и что-то разбивается в моем сердце, в то же время мой член становится еще тверже, если это возможно, потому что я знаю, что она ничего такого не делала.

Я у нее первый.

Я первый парень, который проникнет своим членом в этот ротик.

Я делаю глубокий вдох, раздувая ноздри, и расстегиваю ремень, чтобы как следует спустить брюки. Хочу, чтобы у нее был полный доступ.

— Исследуй, — говорю я ей. — Своими губами и руками.

Она осторожно обхватывает пальцами мой ствол, и я зажмуриваю глаза. Затем ощущаю райское блаженство, когда она проводит языком по предэякуляту, обильно вытекающему из моей щели, прежде чем провести им по моей чувствительной головке. Она облизывает меня осторожно. Неуверенно. Но чувствовать губы и язык Белль на себе — такого я никогда не испытывал.

— Черт, — шиплю я.

Она перестает облизывать меня.

— Все нормально?

Я запускаю пальцы в ее волосы, притягивая ближе и пытаясь держать себя в руках, чтобы оставаться в образе.

— Это потрясающе. Ты пропадаешь в этом гребаном месте. Прими меня, насколько сможешь.

Она снова обводит языком мою головку и, наконец, обхватывает губами мой член.

Да, черт возьми.

Она погружается в меня все глубже, дюйм за дюймом, как послушная, жаждущая доставить удовольствие юная девственница, какой и является. Я моргаю, когда ее рот на моем члене посылает волны удовольствия по моему телу. Блядь. Я долго не протяну.

— Посмотрите на эту юную монахиню, — выдавливаю я из себя. — Я, черт возьми, знал, что ты можешь быть такой. Я наблюдал за тобой на мессе. Каждое утро. Ты стоишь на коленях и молишься, как хорошая девочка. Теперь ты голая, кончила мне прямо на лицо и сосешь мой член. Я держу тебя именно там, где хочу. Продолжай в том же духе. Бери и опускайся. Так глубоко, как только сможешь.

Это вызывает у меня сдавленный стон. Она опирается одной рукой на мое бедро, а другой проводит от моего ствола к яйцам, которые с каждой секундой напрягаются все сильнее. Ощущение того, что она сжимает их в своей маленькой, мягкой ладони, почти заставляет меня кончить прямо здесь и сейчас.

— Продолжай в том же духе, и в следующий раз, милая, перед тобой выстроится вся гребаная семинария с обнаженными членами, — напеваю я. Она сжимает мои яйца и сосет сильнее, и, черт возьми.

Я крепче сжимаю в кулаке ее волосы.

Другой рукой нахожу ее шею и сжимаю ее.

Я притягиваю ее ближе, подбираясь к горлу, и она давится.

Господи Иисусе, мать твою.

Я сейчас кончу.

— Сильнее, — говорю я ей. — Бери меня глубже.

Она делает глубокий вдох и снова погружается в меня, ее тихие стоны усилия и удовольствия такие чертовски сладкие, что я перехожу через край. Я хватаю ее за волосы и отрываю от своего члена, более грубо, чем намеревался, и, пока она, задыхаясь, смотрит на меня широко раскрытыми глазами, я хватаюсь за свой ствол, скользкий от ее слюны, и дрочу.

Я отодвигаю ее голову от себя и извергаюсь на ее великолепные сиськи огромными, густыми струями, и стону, как гребаный пещерный человек, потому что я хотел сделать это в каждой гребаной фантазии, которая у меня была с тех пор, как я встретил ее.

Ну, во всех фантазиях, где она не глотала все до последней капли, как хорошая девочка.

Это на следующий раз.