Раскрытие тайны

— Еще метров триста, и пойдем рядом, тропа пошире станет, — сказал Батурин и вдруг застыл на месте, оглянулся назад. — Постой, Василий, не двигайся, — проговорил он настороженно и машинально снял с плеча ружье. Ушедшая вперед Вешка подскочила к леснику, почему-то заскулила.

— Ты что, Лукич?

— Слышишь, сороки кричат? Они давно уже спали, а сейчас их кто-то разбудил, потревожил, — сказал Батурин.

Сорочий гомон всё усиливался. Его теперь ясно различал уже и Глущенко. Мимо них пронеслась с вытянутым хвостом лиса. Еще через минуту промчалась, не замечая ничего впереди, парочка диких коз.

— Горит! — крикнул Батурин. — Лес горит! — и бросился вперед, забирая всё дальше вправо. Он не видел еще огня, но чувствовал какой-то посторонний запах. Пробежав метров четыреста-пятьсот, стал настойчиво повторять: «Горит, лес горит!». Ветер принес запах горелых листьев и горький привкус наполнявшего воздух дыма.

Еще двести-триста метров, и Батурин сквозь темневшие впереди деревья увидел яркие языки ползшего по земле пламени. Оно, как волна, то подымалось, то опускалось. Над огнем метались подхваченные ветром клубы сизого дыма. А выше кружили и кричали стаи испуганных сорок.

Батурин остановился. Он был без фуражки. Со лба ручьями сбегал пот. Правая щека была в крови. Он силился сообразить, что можно сделать голыми руками вот в эти минуты. Но подожженные в нескольких местах сухие прошлогодние листья уже горели не разрозненными островками. Пламя разливалось сплошным потоком на сотни метров и расходилось в разные стороны, цепляясь за стволы деревьев.

— Василий, Василий! — закричал вдруг Батурин и закричал так, что, казалось, весь лес услышал его голос.

Глущенко только подбегал к месту пожара. Его лицо было тоже в крови, рубашка изорвана.

— Беги домой, скорее домой за лошадью и плугом, а я в село, — прокричал Батурин и бросился бежать в Давыдовку, до которой было километров семь.

* * *

Пожар был потушен только перед рассветом. Двести сорок колхозников — все жители ближней Давыдовки окружили огонь тесным кольцом и не дали ступить ему дальше ни шагу. Плугами распахивали канавы, лопатами засыпали горевшие листья и сучья, березовыми вениками сбивали пламя с сухих загоревшихся ветвей. И только когда уставшие за ночь люди стали расходиться, Батурин вдруг обнаружил, что среди них не было Василия.

Черный от дыма, с воспаленными глазами, осунувшийся за ночь до неузнаваемости, он тяжело поплелся домой. И пока шел нетвердой походкой по знакомым тропинкам, спотыкаясь и останавливаясь, думал об одном и том же:

«Почему не пришел Василий?»

Но вот и еще один поворот тропинки. Батурин медленно поднялся на последний склон и вдруг застыл на месте. Его чистенький, только недавно подбеленный женой дом, был таким же черным и обгорелым, как покинутый им лес. Ближняя половина крыши сорвана. Вместо окон — черные дыры. Сарай разрушен. Около колодца куча обгорелых, еще дымящихся балок. Василий, жена и Машенька заливают их водой.

А слева над лесом уже подымалось яркое апрельское утреннее солнце, обещая теплый и радостный день. Ветер, гудевший ночью, утих. Испуганные пожаром птицы успокоились. И снова, как накануне вечером, возможно, та же серенькая кукушка отсчитывала свой счет.

* * *

Почти в тот же момент, когда Батурин подошел к своему обгоревшему дому, по откосу спустились на мотоцикле следователь Березовского районного отделения милиции Бугров и пожарный инспектор Гайко. Это были молодые, энергичные и горячие парни. Их разбудили среди ночи. Вскочив на мотоцикл, они уже через полчаса были на месте, покрыв расстояние более чем в тридцать километров.

Но приезд следователя и инспектора, понятно, в лесу ничего не изменил. Для всех так и оставалась загадкой причина пожара: умышленный поджог или какие-либо случайные обстоятельства? Бугров допускал поджог. Гайко утверждал — умышленный поджог. Дождавшись рассвета, они стали осматривать пожарище, искать хоть каких-нибудь подтверждений своих мыслей. Но тщетно: густо устлавшие землю сухие прошлогодние листья скрывали даже их собственные следы. Теперь же, оказавшись у черного, обугленного дома, Бугров убедился, что это действительно поджог.

— Дело одних и тех же рук, — твердо решил он.

Едва соскочив с мотоцикла во дворе лесника, он засыпал хозяев вопросами. Настойчиво расспрашивал, когда, как и при каких обстоятельствах загорелся дом, какого цвета был дым, где появилось пламя, может быть, в это время кто-нибудь проходил мимо либо рядом проезжала машина. Но в ответах на его вопросы не было того, что искал следователь.

— Когда я прибежал за лошадью и плугом, как просил Лукич, дом уже горел, а насмерть перепуганная Машенька лежала около колодца и, заикаясь, кого-то звала, — говорил Глущенко.

— Ну, а ты, Лукич, сам-то ты, что думаешь, кто мог пойти на это?