Распад

Он вышел из магазинчика, унося купленные сандалии, и пошел бродить по песчаным улицам Холли-Бич. Город имел вид столь наивно-тупой и захудалый, что это придавало ему странное декадентское очарование. Он походил на некий древний обломок, прибитый к берегу. Оскар мог легко себе представить, насколько живописно и необычно выглядит Холли-Бич летом: приличные семьи, вышедшие на прогулку в соломенных шляпках, болтающие между собой на креольском французском, рядом парни с татуировками, разжигающие коптильни для барбекю, или рабочие на выходных, тянущие невод из моря.

Далматин следовал за ним, почти наступая на пятки. Было очень странно увидеть вдруг обычную собаку после недель, проведенных в окружении кинкажу (цепохвостый медведь) и карибу (канадский олень). Может быть, и ему пора уже обзавестись собственным экзотическим зверем. О, как это изысканно, какой прекрасный сувенир. Собственная персональная генетическая игрушка. Что-нибудь быстрое и плотоядное. Что-нибудь с большими темными пятнами.

Он набрел на самый древний домик в этом поселке. Лачуга была настолько стара, что ее никогда не перемещали, она стояла на том же самом месте в течение десятилетий, покуда повышался уровень океана. Когда-то она находилась в уединенном месте вдалеке от берега, но теперь оказалась прямо около воды. Домишко был сляпан кое-как, будто его собрал за пару свободных выходных чей-то шурин, а может, зять.

Штормы, песок, и безжалостное южное солнце счистили с крыши и стен утомительно-последовательные слои дешевых красок, и, тем не менее, в доме кто-то жил. Дом не был сдан в аренду. Кто-то жил там все время. На стене висел вдавленный почтовый ящик, а на металлической крыше стояла спутниковая антенна, от которой тянулся кончающийся двумя рваными концами кабель. Три деревянные ступеньки вели к ржавой двери. Ступени были высокие, щербатые и наполовину сломанные, зарывшиеся во влажный песок. Дверная перемычка также была засыпана песком, она, должно быть, стояла тут уже лет шестьдесят, хотя выглядела на все шесть сотен.

В зимнем вечернем свете сумеречный вид деревянной развалюхи чем-то очаровывал. Старые коричневые дыры из-под гвоздей. Белый помет чаек. Оскара охватило щемящее чувство. Ему казалось, здесь обитает кто-то очень старый. Старый, слепой, слабый — никого не осталось на свете, кто бы любил, семья разъехалась, конец.

Он прижал ладонь к нагретой солнцем древесине. Ему показалось, что он чувствует все это буквально рукой. Его вдруг охватило внезапное предчувствие собственной смерти. Все будет так же, как здесь: одиночество и увядание. Сломанные ступени, слишком высокие для него, чтобы когда-либо подняться снова. Быстрая коса смерти легко пройдет сквозь тело, и от него на земле не останется ничего кроме пустых одежд.

Потрясенный, он быстрым шагом устремился назад к арендованному ими пляжному домику. Грета ждала его там. На ней был закрытый серый жакет, в руках дорожная сумка.

Оскар поспешил к ней.

— Привет! Извини! Ты ждала меня?

— Я только добралась. Дорога была заблокирована. Я не могла позвонить.

— Все нормально! Проходи наверх, там тепло. Он проводил ее по лестнице и ввел в дом. Оказавшись внутри, она скептически огляделась.

— Здесь жарко.

— Я так рад, что ты приехала! — Он был безумно счастлив. Настолько счастлив, что ему показалось, он сейчас расплачется. Оскар отступил в отвратительную кухоньку и быстро налил себе стакан ржавой воды из-под крана. Он пил ее маленькими глотками, понемногу приходя в себя. — Тебе что-нибудь принести?

— Я только хотела… — Грета вздохнула и села в жуткого вида кресло, обтянутое третьесортной тканью, безошибочно выбрав этот самый уродливый предмет меблировки. — Да ладно, неважно.

— Ты пропустила завтрак. Я могу забрать твое пальто?

— Я не хотела приезжать вообще. Но я хотела быть честной…

Оскар присел на коврик около нагревателя и снял один ботинок.

— Я вижу, ты расстроена.

Он снял второй ботинок и сел на пол, скрестив ноги по-турецки.

— Ничего, я все понимаю. Долгая дорога, все вообще трудно, наша ситуация, она очень трудная. Я просто рад, что ты приехала, вот и все. Я счастлив тебя видеть. Очень счастлив. И очень тронут.

Она не сказала ничего и глядела на него настороженно и внимательно.

— Грета, ты ведь знаешь, что я к тебе неравнодушен. Не так ли? Думаю, это заметно. Между нами какая-то связь, между тобой и мной. Я совершенно не знаю почему, но я хотел бы это понять. И мне хотелось бы, чтобы ты не пожалела о том, что приехала сюда. Мы наконец можем побыть наедине, и это редкий шанс для нас, верно? Давай поговорим обо всем открыто, выложим карты на стол, поболтаем по-дружески.

Она надушилась. Она захватила с собой небольшую дорожную сумку, предназначенную для однодневных поездок. Ясно, что сейчас она переживает приступ трусости, но, в общем, все выглядит многообещающе.