Распахнутая земля

Изменился и сам карьер. Между ям и рытвин появились ровные площадки раскопов. Среди колышков белели большие кости мамонта, чаще всего массивные обломки бедер, стоящие в земле вертикально или чуть наклонно. Каждую такую кость мы заносили на специальный план. Пытаясь уловить закономерность в их расположении, мы искали следы жилищ древних сунгирцев, но — увы! — кости лежали без всякого порядка. Правда, и так удалось многое узнать и выяснить. Цепь мелких каждодневных открытий постепенно вычерчивала нам контуры древней жизни.

Вот этот маленький кусочек кости — квадратик и ложбинка посредине. И еще один — в ложбинке сделана дырочка. Это — бусины, вырезанные каменным ножом или резцом из бивня мамонта. Почему их так много? Бадер говорит, что это тоже особенность Сунгиря.

И здесь же, в обломках, какие-то плоские лопаточки из бивня, стержни… Неподалеку — сломанные острия. Шилья? Булавки? Их делали из естественных «заготовок» — грифельных косточек диких лошадей. Сунгирцы охотились на дикую лошадь. Кстати, такие же дикие лошади — тарпаны — на территории Восточной Европы жили еще в начале прошлого века. На много тысячелетий они пережили и мамонтов, и диких быков, и северного оленя.

Но, кроме бусин и этих шильев, мы находили на Сунгире и другие украшения его древних обитателей. То, что на других палеолитических стоянках было чрезвычайной редкостью, мы обнаруживали десятками: подвески из клыков песца с просверленным отверстием, плоские галечки серого сланца с дырочкой у края, раковины, совершившие долгий путь от южных морей… Все эти украшения составляли когда-то ожерелья, пришивались на одежду. Похоже было, что на стоянке жили удивительно богатые охотники. А одеваться приходилось тогда тепло.

Разбирая лопатами и ножами слой стоянки, мы могли видеть следы древних морозов, оставивших широкие и глубокие трещины, заполненные рыжим суглинком верхних слоев.

Сантиметр за сантиметром вглубь. Угольки. Косточки. Кремень. Бусинка. То здесь, то там мелькают ярко-красные крупицы охры. Охры много. И опять непонятно: почему? Случайно просыпалась? Такими уж неряхами они были? Или специально?

А вот слой темнеет, и проступает углистое пятно очага.

Очаг — ямка, в которой горел костер. Вероятнее всего, внутри шалаша, чýма. Поскольку никаких следов долговременных и утепленных жилищ на Сунгире нет, остается думать, что сунгирцы жили здесь только летом, довольствуясь легкими, разборными вигвамами или чумами.

Кстати, этому есть еще одно подтверждение.

Уже потом, в Москве, определяя кости, собранные нами при раскопках, зоологи обратили внимание на любопытную деталь. Среди всех костей и черепов северных оленей не нашлось черепа со сброшенными рогами. Все они были или с крепкими, осенними рогами, или с молодыми, летними. Получалось, что на оленей сунгирцы охотились лишь летом и осенью. Может быть, весна, когда у оленей родится потомство, а сами они сбрасывают рога, считалась заповедным для охоты временем? Но может быть, здесь просто не было охотников? В таком случае зимние жилища сунгирцев находились в ином месте. Не в теперешних ли Костенках?..

По костям удалось узнать о Сунгире много интересного, в первую очередь — представить тот животный мир, который окружал древнего человека.

В Сунгире водились волки, зайцы, бурые медведи, зубры, дикие лошади, песцы, из клыков которых сунгирцы делали украшения. Много было различных мелких зверей и птиц. Лемминги, пеструшки, чайки — самые характерные обитатели Заполярья. По этим находкам, по определенным видам деревьев — угольки в слое! — по зернам цветочной пыльцы, сохранившимся в почве, оказалось возможным представить и общий вид этих мест.

На высоких берегах полноводной широкой реки, какой была тогда нынешняя Клязьма, расстилалась лесотундра: березняки, больше похожие на кустарник, чем на лес, чахлые елочки, сосенки, низкий стланик полярной ивы — и все это на кочковатом болоте, среди бесчисленных ручьев, мелких и крупных озер. Холодный ветер с севера, с ледника, гонит над землей низкие, рваные облака. Клубятся туманы. По холмистой тундре неторопливо передвигаются тяжелые мамонты — мохнатые, черно-рыжие глыбы… И наш маленький ручеек, где мы берем воду, тогда был внушительным притоком огромной древней пра-Клязьмы.

Мир суровый, холодный, неуютный. Первозданный мир! У него — все в будущем. Но вряд ли об этом будущем думают обитатели маленького стойбища на берегу реки. Слишком тяжела и полна опасностей их настоящая жизнь. Жизнь — в борьбе за тепло и пищу.

Черное пятно кострища, в котором плясали язычки огня, — вот «центр» их жизни.

Но когда начинаешь расчищать очередной очаг, какое разочарование! Не ямка, а бугристая, расплывшаяся, как клякса, впадинка. Все перемешано, перекручено. И сам почвенный слой, если посмотреть на него в разрезе, кажется разорванным и мешаным, словно в древности его кто-то старательно сминал, растягивал, топтался по нему…

Однажды, потратив целый день, чтобы точно зарисовать все эти изгибы, я не выдержал и спросил Бадера, почему на Сунгире этот слой ведет себя не так, как все другие, лежащие ровно.