Прежде чем обратиться к обозначенной теме, мне хотелось бы вернуться к личным мотивам, объясняющим мой интерес. Перемены, начавшиеся в восьмидесятые годы, тогдашними современниками не замечались. Понадобилось еще четверть века, чтобы проявились четкие контуры перемен, которые приобрели «когнитивную актуальность». Сдвиги в темпоральной культуре воспринимались далеко не всеми. Это особенно чувствовалось в моих разговорах с представителями старшего поколения, моими академическими наставниками (возрастная когорта тех, кто родился примерно в 1926 году). Они и слышать не хотели о сдвигах в темпоральной культуре по той простой причине, что не придавали им никакого значения. Речь идет, прежде всего, о выдающихся модернизаторах, которые постановкой исследовательских проблем и разработкой научных концепций коренным образом реформировали академическую жизнь; именно им особенно трудно удавалось признать, что возврат прошлого и память о нем стали ключевым феноменом для западного общества. Поворотные моменты в культуре не являются некой абстракцией – они отражаются на личном опыте и индивидуальном понимании окружающего мира. Эти поворотные моменты непосредственно затрагивают самих ученых, имея дело со своеобразием поколенческого опыта, с эмоциями, с мировоззренческими ценностями, с профессиональной карьерой и творческой биографией. Поколение новаторов олицетворяло собой страстную веру в будущее, несовместимую с возвратом к собственному прошлому. Но их вера в будущее оказывалась несовместимой и с основными посылками мемориальных исследований, поэтому я натолкнулась на удивительно сильное эмоциональное сопротивление моих академических наставников.
Такая явно аффективная реакция сформировала у меня устойчивый интерес к данному феномену, что, в свою очередь, послужило импульсом для проекта, посвященного теме исторического самопознания, который и привел к созданию этой книги. В спорах, столкновении мнений у меня впервые наметились контуры специфической темпоральной структуры Модерна, которая стала предметом систематического анализа. Мне открылся ряд аспектов этой темпоральной структуры, которые воспринимались и мыслились прежде как безальтернативные, нейтральные и самоочевидные.
Сравнительно-исторический взгляд на проблему не привел меня к постмодернистскому отказу от теории модернизации. Было бы неверно считать консерватизмом мой критический анализ темпоральных основ модернизации. Я восхищалась выдающимися модернизаторами среди профессуры, они оказали на меня глубокое влияние и явились вдохновителями немалого количества моих идей. Моя культурная и научная социализация сделала меня продуктом этого научного направления. Однако начиная с восьмидесятых годов в Западной Германии все отчетливее зазвучали голоса и заявили о себе другие течения, в том числе еврейские, феминистские, постколониальные, которым не находилось места в рамках доминирующей теории модернизации. Любопытство и интерес к тому, что оказалось за рамками господствующих научных представлений, автоматически становятся императивом для следующего поколения ученых. Это в особой мере относится к изучению нацистского прошлого Германии, которому не уделяли внимания многие представители теории модернизации[10]
. Это пробудило в Западной Германии новый интерес к памяти как «ключевому феномену», характеризующему западное общество, что повлекло за собой – не только в Германии – сдвиг фокусировки внимания «от современного видения будущего к современному видению прошлого».«ХХ век закончился между 1973 и 1984 годом», – писал американский историк Чарльз С. Майер[11]
. Очевидно, ученые способны довольно точно датировать исторические цезуры, что, впрочем, происходит обычно задним числом. По-моему, в восьмидесятые годы закончился не только ХХ век, вместе с ним завершилось и безоговорочное господство темпоральной структуры Модерна. Однако наше сознание эволюционирует медленно и незаметно, поэтому о резком «повороте» здесь говорить не приходится. Изменения темпоральных основ западной культуры не сопровождались ни ментальной революцией, ни крушением какой-либо преграды. Смена темпоральной ориентации не была находкой изобретательных теоретиков, провозгласивших очередной новомодный «поворот» (turn), эта смена стала частью трансформации рамочных условий в развитии западной культуры.